Глава 2. РАСТЕТ СЕМЬЯ НА ДЖЕКСОН-СТРИТ
Сначала Джо заявил, что хочет иметь только одного ребенка, чего я никак не могла понять. Он был одним из пяти детей, а его отец — одним из двадцати. „Ну, а я хочу трех",— сказала я. Когда я росла, мне не хватало брата, и мне казалось, что если у нас будет хотя бы трое детей, то есть шанс, что один из них будет сыном. Нашим третьим ребенком был Ториано, или Тито, который родился пятнадцатого октября в больнице Мерси Хоспитал в Гари. К тому времени нам с Джо уже так понравилось быть родителями,  что мы хотели иметь еще большую семью. Я легко переносила беременность и никогда не чувствовала себя лучше, чем в это время. Иногда, если я не следила за календарем, то могла быть беременна месяц или больше, ничего не чувствуя.
Джермен, наш четвертый ребенок, родился одиннадцатого декабря 1954 года. Следующей была Латойа. Она родилась двадцать девятого мая 1956 года, ровно шесть лет спустя после того, как Ребби вступила в этот мир. При весе семь футов двенадцать унций она была самым крупным моим ребенком. Меньше, чем через год, я снова была в больнице, и на этот раз у меня была двойня. Марлон и Брандон родились двенадцатого марта 1957 года, на два месяца раньше срока. Я тащила в дом тяжелое ведро с мазутом, когда почувствовала, что начались роды. Джо не было дома. Один из его двоюродных братьев срочно доставил меня в больницу. Через сорок пять минут после поступления в больницу родился Марлон. Он весил четыре фунта пять унций. Доктор уже выходил из палаты, когда сестра сказала: «Подождите минуточку, там еще один ребенок!» Доктор приложил стетоскоп к моему животу и немного послушал. „Провалиться мне на месте, там действительно что-то есть!" — воскликнул он. Этот же доктор обследовал меня во время беременности, но он не заметил, что я носила двойню! „Н-да, она слишком устала, чтобы рожать",— сказал он и начал вытаскивать Брандона щипцами. Мне дали чего-то успокаивающего, но я, помню, думала: „Он что-нибудь сделает с моим ребенком. Он покалечит его".
Когда Брандон родился, он кричал очень слабо. Через восемь часов он умер. Мать Джо, Кристал Джексон, сообщила об этом моим детям, они очень переживали. Когда же Кристал сказала им, что я плакала, они совсем расстроились. „Ну, ладно, один ребенок у нас все же есть,— сказала  Ребби,  всхлипывая,— так что мама не должна плакать". Поскольку мне пришлось пробыть в больнице пять дней, я не смогла присутствовать на похоронах моего мальчика. Кристал наняла; профессионального фотографа, чтобы сделать снимки Брандона, но он потерял пленку. Мне так и не довелось увидеть моего сына. Через две недели, пережив потерю ребенка и преждевременные роды, я наконец вернулась из больницы домой с Марлоном.
Но мои испытания с Марлоном и Брандоном не остановили меня перед новой беременностью. На следующий год, двадцать девятого августа, я родила еще одного мальчика. Я хорошо помню тот день. Я почувствовала себя плохо, когда ехала в машине с соседкой Милдред Уйат, чтобы посмотреть на строительство новой школы. Развернув машину, Милдред привезла меня домой. Я позвонила своей матери. Вместе с моим отчимом Джоном Бриджесом она отвезла меня в больницу. Вскоре по прибытии туда у меня начались схватки. Ночью у меня родился сын. „Я хочу дать ему имя Рональд",— сказала моя мать. Мне ужасно не понравилось это ее предложение. „А как насчет Роя?" — сказала она. „О господи, мама, нет". Она еще немного подумала. „Придумала — Майкл".— „Пойдет",— сказала я.
К тому времени я уже привыкла, что дети у меня рождаются с головками странной формы, поэтому голова Майкла меня не встревожила. И, помнится, я заметила у него еще две особенности: когда я впервые взяла его на руки, то увидела большие карие глаза и длинные руки, напоминающие мне руки моего свекра. „Готов поспорить, что я родился случайно",— дразнил меня Майкл. Это было не так, но после того, как он родился, я решила сделать перерыв: восемь родов за восемь лет — изрядный темп! Мне хотелось устроиться работать продавщицей в Сеаре' на неполный рабочий день. Рэнди, наш следующий ребенок, появился спустя три года, тридцать первого октября 1961 года, и прошло еще почти пять лет, прежде чем я родила Джанет. Это произошло шестнадцатого мая 1966 года. Одной из причин, почему мы с Джо решились на появление Рэнди и Джанет, было то, что малыши доставляли огромную радость нашим старшим детям, любившим возиться с ними.
„У нас и так много детей, почему вы хотите еще?" — спрашивала я своих старших сыновей и дочерей. „Мы просто любим детей", — отвечали они. Когда родилась Джанет, Майкл, бегая от двери к двери по Джексон-стрит, кричал: „У меня маленькая сестра! У меня маленькая сестра!" Он, его братья и сестры с нетерпением ждали обеденного перерыва в школе, чтобы прийти домой и поиграть с ней. Ребби особенно любила Джанет. Она так часто с ней гуляла, что ее одноклассники стали говорить, что Джанет, вероятно, ее собственный ребенок.
Мне приятно было наблюдать, как мои дети становятся взрослыми. Моим главным помощником по дому была Ребби — „мамина копия", как сказал ее брат Джеки. В шесть лет она уже умела менять пеленки, кормила детей, в двенадцать лет гладила, стирала, убирала дом, готовила. „Я оказалась в этой роли, потому что была старшей",— говорила Ребби. Джеки рос озорником.
РЕББИ. Ему нравилось мучить младших братьев. Когда мамы не было дома, он толкал их, щелкал по головкам, потом он убегал в спальню и запирался там быстрее, чем мне удавалось догнать его. Приготавливать печенье было сущей мукой, если он находился поблизости. Стоило мне на минутку отвернуться, как он начинал есть взбитое тесто.
ДЖЕКИ. Это факт: мне нравилось взбитое тесто для печенья больше, чем само печенье.
Забавно, что вне дома Джеки был самым стеснительным. Я помню, как однажды он пробирался на вечеринку по аллее за домом. Ему не хотелось, чтобы жившие по соседству друзья увидели его в костюме, который я заставила его надеть.
Джермен был болтуном и маминым сынком. В возрасте пяти лет он буквально ходил за мной по пятам. И это понятно. Когда мальчику было четыре, он заболел нефритом, серьезным заболеванием почек. Ему пришлось пробыть в больнице три недели. Когда мы с Джо доставили его в больницу, он кричал не своим голосом не останавливаясь. Но как только мы вышли из палаты, крики внезапно прекратились. Подойдя к лифту, мы изумились, увидев его там! Он выбрался из своей кроватки и как-то умудрился обогнать нас. Мое сердце разрывалось при расставании с ним.
ДЖЕКИ. Если мы делали что-нибудь, о чем не должен был знать папа, мы давали Джермену печенье и брали с него обещание, что он не скажет. Он говорил: „Обещаю, обещаю". - Но как только папа входил в дверь, он кричал: „Папа..." — и все выкладывал. Иногда он даже присочинял!
РЕББИ. Если Джермену случалось быть виноватым, он старался переложить свою вину на других. Тогда-то и становилось ясно, кто настоящий виновник. Другая его черта — хотя он был заикой, он никогда не заикался, пытаясь выгородить себя.
Тито, если ему в руки, попадала игрушка, обязательно разбирал ее и затем пытался снова собрать. В десять лет он починил утюг, тостер и радио. Он сэкономил нам кучу денег на ремонте. С Джерменом они были лучшими друзьями. Разыскивая на окрестных свалках металлолом, они затем мастерили свои собственные велосипеды или тележки.
ДЖЕРМЕН. Наши велосипеды выглядели, как нынешние горные, но у них не было крыльев. Мы гордились тем, что они служили дольше, чем шикарные велики, продававшиеся в магазинах.
Тито нравилась наша стиральная машина. Иногда он просил меня разрешить ему поработать на ней. Ему особенно нравилось пропускать одежду через выжималку. Латойа была тихим ребенком, любимицей моей матери. Летом она много времени проводила в ее доме. Умытая и причесанная, Латойа сидела на диване, как маленькая леди. Если кто-нибудь чихал за обедом, она прикрывала свою тарелку. Я тоже так делала, когда была молодой.
Джанет, напротив, была сорванцом. В два года ее звали „Белкой", потому что она любила куда-нибудь забраться.
ДЖАНЕТ. Пока мои сестры приводили в порядок свои волосы и ногти, я вместе с моими братьями забиралась на деревья, играла в бейсбол или плавала.
Мне с трудом удавалось заставить Джанет ходить в детский сад в платьях. Она любила джинсы. И до сих пор она одевается, как мальчишка. Она может появиться в доме в армейских ботинках, вытертых джинсах с заплатками, в слишком большой футболке, с волосами, заправленными под кепку. „Джанет,— говорила я ей,— носи серьги, крась губы, иначе люди будут принимать тебя за парня".
Рэнди рос занудой. Ребби прозвала его „маленьким профессором" за то, что он любил спорить. Если кто-нибудь из его друзей говорил, что мяч красный, Рэнди только для того, чтобы затеять спор, утверждал, что мяч зеленый. Самым решительным и сильным соперником среди моих детей был Марлон. Он, как и Майкл, играл в обычные детские игры: в шашки, карты, фишки. В играх почти всегда выигрывал Майкл. Но Марлон не уступал: он продолжал играть с Майклом до тех пор, пока не выигрывал. Но самым поразительным ребенком оставался Майкл.
Глава 3. МАЙКЛ
„Чагга-чагга-иик! Чагга-чагга-иик! Чагга-чагга-иик!" Такой звук издавала при работе моя стиральная машина. Однажды я стояла перед ней, проверяя загрузку, и вдруг, случайно обернувшись, увидела почти под подолом своего платья полуторагодовалого Майкла. Он держал в руках свою бутылочку и танцевал... танцевал в ползунках под ритмичное взвизгивание стиральной машины! Тогда я впервые подумала, что Майкл — ребенок „несерийного производства".
РЕББИ. Майклу не было еще двух лет, когда однажды, прицелившись своей детской бутылочкой в папу, проходившего через гостиную, он размахнулся и попал ему в голову. Я думаю, отец не столько испытывал боль, сколько был шокирован тем, что его малолетний сын влепил ему.
К трем годам озорство Майкла приняло характер самозащиты. После того как Джо отшлепал его за плохое поведение, Майкл запустил в него ботинком. Джо успел нагнуться, иначе Майкл попал бы в него. После этого Джо выдрал его по-настоящему. Маленькие ножки Майкла были красными.
РЕББИ. Если мама просила его что-нибудь сделать, например, работу, которую он не хотел делать, он бормотал что-то себе под нос. „Что ты сказал?" — спрашивала мама. Но Майкл ничего не отвечал. „Подойди сюда!" — требовала мама. И тут начиналось веселье. Майкл бросался в спальню, мама — за ним. Он забирался под кровать и вцеплялся в пружины. Мама пыталась его вытащить, но не могла. Не могли этого сделать и мои братья. Приходилось ждать, когда он выберется сам. Через полчаса или больше Майкл наконец вылезал из-под кровати, стряхивал пыль и не спеша возвращался в гостиную. Иногда мама забывала о его проделке, а если не забывала, то приказывала братьям поймать Майкла и как следует проучить.
ДЖЕКИ. Майкл с таким же успехом ускользал и от папы. Случалось, какой-то момент отец держал Майкла в руках, готовясь отшлепать его, но в следующее мгновение тот вырывался, и отец шлепал по воздуху. Майкла почти невозможно было удержать. Он, как маленький червяк, все время выкручивался. Он был невозможен.
Иногда я и Джо очень сердились на Майкла, особенно когда ему удавалось ускользнуть от нас. Но были моменты, когда мы не могли не рассмеяться. „Что делать с этим ребенком?" — задавала я себе вопрос, наблюдая, как проявляются черты характера Майкла. Он был, например, непомерно щедрым. Иногда это заходило слишком далеко. Как-то раз, Майкл тогда учился во втором классе, я не нашла одно из своих ювелирных украшений. „Куда делся мой браслет?" — спросила я детей. Майкл поднял голову и небрежно заметил: „А, я подарил его своей учительнице". Я не наказала его, но предупредила, чтобы он больше так не делал. Майкл не послушался. Драгоценности продолжали исчезать. Он крутился и вокруг драгоценностей моей матери. Вы знаете, какими аккуратными бывают бабушки: все их вещи разложены в строгом порядке, и они не любят, чтобы внуки что-нибудь трогали. У матери с Майклом происходили настоящие баталии, если ей удавалось поймать его за неугодным ей занятием. Братья тоже жаловались на Майкла. „Мама, когда мы были в доме такого-то, Майклу просто не терпелось узнать, что у них в ящике стола,— говорил мне кто-нибудь из них.— Когда они вышли из комнаты, он открыл ящик и заглянул внутрь".
МАРЛОН. Он не изменился. Во время турне „Виктори" мы как-то были с ним за сценой. Майкл зашел в чей-то офис и начал совать свой нос куда не следовало. „Майкл, оставь эти ящики!" — сказали мы ему. Он любит рыться в вещах своих братьев. Однажды мы были в гостях у Рэнди. Рэнди пришлось срочно уйти. Как только он ушел, Майкл стал открывать ящики стола. В одном из них он нашел записку: „Майкл, не лезь сюда со своим длинным носом!" Майкл смеялся до упаду.
Но я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто юный Майкл только проказничал. В его характере были и милые черты. Когда Ребби окончила среднюю школу, он купил ей бутылочку лака для ногтей. Он любил делать небольшие подарки своим друзьям, жившим по соседству.
Он мечтал когда-нибудь иметь кондитерскую, потому что обожал играть в продавца. Джо выдавал детям еженедельно деньги на карманные расходы. Майкл тратил все до последнего цента на сладости и жевательную резинку. Он приходил домой с полными руками этого добра, доставал доску, два кирпича, устанавливал их у входа в спальню мальчиков, стелил скатерть поверх доски, выкладывал свои покупки и продавал их братьям, сестрам и друзьям за ту же цену, которую он за них заплатил.
Он очень любил сладости и жевательную резинку.
Как-то вечером он не нашел свой пенни, на который хотел купить жевательную резинку, и так расстроился, что заплакал. „Мама, ты не знаешь, что случилось с моим пенни?" — спросил он. Я посмотрела на Марлона, и все поняла. Майкл и Марлон были друзьями „не-разлей-вода".
МАРЛОН. Поскольку мы были одного роста, люди думали, что мы близнецы. Мы с Майклом играли в баскетбол, катались на роликовых коньках по подъездной дорожке, на мини-великах.

ДЖЕКИ.  Иногда они вскакивали среди ночи, хватали палки для метл и играли в войну или выставляли палки в окно и „стреляли" в проезжавшие мимо машины.

Майкл любил бегать наперегонки с братьями и соседскими ребятами. Они бегали вдоль квартала, под фонтаном, играли в мяч. Все это было нормальной детской забавой. Но пение и танцы никогда не были для Майкла детской игрой. Впервые я услышала, как он поет, в 1963 году. Джеки, Тито и Джермен в своей спальне пели песенку «Моутауна», и вдруг я услышала четвертый голос, подпевавший им. Это был Майкл. Несмотря на свой возраст — ему было всего четыре года, он нашел свою собственную партию и пел эту партию чисто, как колокольчик. „Ты знаешь, у Майкла славный голос, вполне приличный для того, чтобы быть солистом",- сказала я Джо вечером. Спустя два года Майкл спел публично «Клаймб Эври Маунтин»*.
Это было на сборе в школе Гарнет Элементари. Мы с Джо были среди слушателей. Голос моего мальчика был нежным и чистым. Но и танцы его были не менее совершенны. К тому времени Майкл уже мог двигаться, как Джеймс Браун, проделывать такие повороты и вращения, как в фильме „Брат Соул номер один" **, который он видел по телевизору. В 1965 году „Джексон Файв” уже участвовали в конкурсах талантов Гари. Майкл режиссировал хореографию. Во время репетиции один из братьев как-то сказал: „У нас нет движения на эту часть «Моей девочки»".— „О'кей, — ответил Майкл, — давайте сделаем так". Затем он показывал движение, настолько свежее, что старшие братья только переглядывались и качали головами от изумления. „Майкл, ты ведь еще ребенок, - думала я, - и именно ты даешь указания". К тому же он был мечтателем. Когда-нибудь я буду жить в замке", — сказал однажды Майкл своему учителю. Это было, когда он учился во втором классе.
ГЛАВА 4. ЗАГАДКИ

Наш дом номер две тысячи триста на Джексон-стрит нельзя было спутать с замком. Со своими двумя спальнями, гостиной кухней и ванной, он был немного больше гаража. И все-таки я не думаю, что кто-то из моих детей чувствовал себя обделенным, живя в таком тесном доме.
ДЖЕРМЕН. Лично я считаю все маленькое красивым. То, что мы жили в маленьком доме, - одна из причин, почему Джексоны и сегодня остаются дружной семьей.

Наша семья из одиннадцати человек, живущая в доме с двумя спальнями, была достопримечательностью квартала. Многие поражались размерам нашей семьи. Товарищи по работе говорили моему мужу: «Джо, у тебя столько детей, что вам, наверное, приходится спать по сменам». Как же удавалось нам разместиться в нашем крохотном доме? Загадка, не правда ли? Для этого нужно было немножко изобретательности. У мальчиков была одна спальня. Мы купили для них трехъярусную кровать. Тито и Джермен спали на верхней кровати, Марлон и Майкл – на средней. Джеки – внизу. Чтобы иметь больше свободного места, Тито и Джермен, Марлон и Майкл спали на разных концах кровати. Когда Рэнди подрос, он спал на втором диване в гостиной.
ДЖЕРМЕН. Делить комнату с братьями было одно удовольствие. Обычно перед сном мы болтали не менее часа. Мы лежали в кроватях, и нам даже не нужно было смотреть друг на друга, чтобы вести серьезный разговор.

Мы с Джо занимали вторую спальню. В ней помещались кровать, платяной шкаф и комод. Когда у нас бывал маленький, мы умудрялись впихнуть в нее еще и детскую кроватку.
Девочки спали на раскладном диване. По сути, у Ребби никогда не было своей комнаты.
РЕББИ. Одна моя знакомая девочка из дома напротив делила спальню со своей сестрой. Я думала: «Ух, как должно быть здорово иметь спальню, половина кото.рой — твоя собственная". Но я никогда не жалела о том, что у меня нет собственной комнаты. Я относилась, к этому так: „Ну и что, зато у меня есть кое-что, чего нет у моей подруги: любовь моей мамы".
*«Заберись на каждую гору» - популярная американская песня.
** Американский музыкальный телевизионный фильм 60-х годов

Иногда Ребби удавалось поспать в моей спальне. Если Джо работал в ночную смену,— а он часто это делал, чтобы заработать лишние деньги, — Ребби и Латойа забирались ко мне в кровать. „Я сплю с мамой, я сплю с мамой!" — кричали они. Иногда к нам присоединялся кто-нибудь из мальчиков.
Так как у нас была только одна ванная, мы ввели „пятнадцатиминутное правило" по утрам. Если кто-то (обычно это был Джеки) находился в ванной дольше пятнадцати минут, братья давали ему об этом знать. Одна ванная означала и совместное мытье. Когда Джеки, Джермен и Тито были маленькими, я мыла их вместе. Майкл и Марлон тоже мылись вместе. Однажды с ними произошла такая история. Как-то летним вечером я решила искупать их. Пока ванна наполнялась водой, я пошла за ними во двор, думая, что они там играют, так как дома их не оказалось. Но и во дворе детей не было. Начиная волноваться, я вернулась в дом, чтобы еще раз все осмотреть. Детей по-прежнему нигде не было. Наконец я заглянула в ванную и облегченно вздохнула. Пока я их искала, они забрались в ванную, и заснули. Майклу было тогда три года, а Марлону четыре.
В нашей тесной кухне с трудом удалось разместить хромированный обеденный стол и стулья. Позднее мы убрали перегородку между кухней и кладовой, сделав помещение более просторным. В гостиной едва хватало места для двух диванов, двух стульев, телевизора и стереопроигрывателя.
Что касается гаража... то его у нас не было. Каждое утро зимой Джо приходилось соскабливать лед с лобового стекла своего „бьюика".
Еще одна загадка нашей семьи — как такая большая семья могла существовать на маленький заработок? Ответ простой: приходилось экономить на всем.
Первые пять лет жизни в Гари мы даже не имели телефона. Соседка, Маргарет Пенсон, была так добра, что разрешала мне пользоваться ее телефоном. Ресторан или кино исключались. Только в 1953 году мы, наконец, смогли купить в рассрочку телевизор.
Мы не могли позволить себе сделать детям подарки ко дню рождения. Позже, когда я стала членом секты Свидетелей Иеговы, мы перестали праздновать Рождество, которое сопровождалось обменом подарками и традиционным ужином с индейкой и всякими приправами. Члены секты Свидетелей не празднуют Рождество. Большая часть наших денег уходила на первоочередные нужды: одежду и еду. Часть одежды я шила сама. Это были рубашки для Джо, парные костюмчики для маленьких Ребби и Джеки.
Покупки я обычно делала в магазинах Армии Спасения. Весной и летом я ходила туда каждое утро. Иногда Джеки, Тито и Джермен сопровождали меня. Мне нравилась их компания, но еще больше мне нравились их быстрые ноги. Новую одежду продавали каждый день, и кто первый попадал в магазин, тому доставался лучший товар. С моей хромой ногой я не могла быстро ходить, и чтобы не уступить другим покупательницам, обгонявшим меня, я брала с собой детей, а уж они-то всегда были первыми, и нам доставались лучшие рубашки и штаны.
ДЖЕРМЕН. Конечно, иногда мы пролетали мимо отдела одежды, устремляясь сразу наверх, где продавили спортивные товары.
Нас выручали добровольные пожертвования. Вспоминаю одно изрядно попутешествовавшее пальто, славный маленький „честерфилд" с коричневым вельветовым воротником и шапочкой, застегивавшейся под подбородком. Сначала оно принадлежало одному из сыновей моей невестки. Когда он подрос, пальто досталось Джермену. Когда подрос Джермен, я отдала пальто невестке для одного из ее сыновей. Когда и тот вырос, пальто снова вернулось к нам, для Марлона.
Чтобы сэкономить деньги, мы кое-что выращивали сами. Наш сад находился на участке, которым владел мой отчим. Джо занимался выращиванием, а я сбором. Кроме того, мы покупали овощи и фрукты прямо у фермеров в соседнем Краун-Пойнт. Джо, я и наши старшие дети собирали у фермеров груши, кукурузу, бобы, разные овощи. Это было весело. Что же касается обработки и консервирования овощей и фруктов, то это не вызывало у нас особой радости. Зато зимой мы имели фрукты и овощи. Конечно, мы делали покупки и в бакалейной лавке. Я закупала муку, кукурузные хлопья, дрожжи, сахар, яйца, рис, бобы. Когда у нас появился холодильник, мы с Джо старались поудачнее купить говядины на зиму. Мы ели простую пищу. Любимой едой детей по утрам были булочки, смоченные растопленным салом и поджаренные. Дети посыпали булочки сахаром и ели их с томатным супом. Но чаще всего я приготавливала на завтрак бутерброды с яйцом. В обед ели крокеты из макрели с рисом. Мы не могли позволить себе купить семгу. Зато на десерт у нас бывало и домашнее грушевое пюре, и сладкий картофельный пирог, и любимый всеми детьми выпечной яблочный пирог.
РЕББИ. Когда приближались дни получки, еды в нашем доме становилось все меньше. Иногда мы приходили домой во время большого перерыва в школе в день отцовской получки и находили сервант пустым. Мы ждали отца, получавшего деньги. Но чаще ему все-таки как-то удавалось приходить домой раньше, чем мы возвращались из школы с пустыми желудками. Он давал нам немного денег, и мы мчались в магазин, чтобы купить чудесную буханку свежего хлеба и пакет мяса для ленча.
Время от времени Джо оставался без работы. Мы могли бы обратиться за пособием, но ни я, ни Джо не хотели этого делать. Всякий раз, когда Джо оставался без работы, он нанимался собирать картофель, и мы ели картофель каждый день: печеный, тушеный, жареный и вареный. В трудные моменты мы даже шарили между подушками дивана в поисках монетки, которую кто-нибудь мог обронить. Так, однажды, когда в доме не было еды, мы нашли четвертак *, на который купили буханку хлеба. Поиски оброненной мелочи — одно из самых болезненных моих воспоминаний о жизни в Гари.
Наш дом был плохо утеплен. Единственной защитой от холода был маленький обогреватель, а позднее — обогревательная печь. Выручала и духовая плита. В холодные ночи меня и детей можно было найти на кухне, сидящими перед духовкой. Это было самое теплое место в доме. Особенно не любил выходить из дома в морозные дни Джермен. Чтобы не ходить в школу, он порой прибегал к уловке, о которой я узнала только недавно.

*Четвертак — в США монета достоинством в двадцать пять центов.

ДЖЕРМЕН. Выйдя из парадной двери, я заходил с задней стороны дома, забирался в окно, которое заранее открывал в нашей спальне, и весь день спал, читал или ел сласти. Иной раз ко мне присоединялся Тито. Это было лучше, чем замерзать по дороге в школу.
Дети больше не приходили в восторг, если Джо и я покидали дом зимой. Когда Джо работал в утреннюю смену, они всегда просыпались в четыре утра от печального звука прогреваемого мотора „бьюика". В конце пятидесятых годов я начала работать в универмаге. Джеки обычно мрачно стоял у окна, когда утром я уходила на работу.
ДЖЕКИ. Слезы подступали к моим глазам, когда я видел, как мама идет по улице, стараясь быть бодрой, несмотря на холод и снег. Я долго смотрел ей вслед, боясь, как бы она не поскользнулась и не упала.
Однако нельзя сказать, чтобы все мои зимние воспоминания были грустными. Если выпадал снег, Джермен и Тито брали лопаты и шли от дома к дому, предлагая расчистить дорожки и подъезды. Заработанные деньги они вносили в общий семейный котел. На эти деньги мы могли питаться в течение нескольких дней. Поскольку зимой я не могла сушить белье на улице, старшие мальчики отвозили его в автоматическую прачечную на санках и сушили там. Но дети помогали мне не только в зимнее время. Каждый из них выполнял какую-то работу по дому.
Мне дороги годы, проведенные в Гари. Наш маленький дом был наполнен чувством товарищества. Однако мне не хотелось бы пережить эти годы заново. Вместе с любовью в доме на Джексон-стрит жил и страх.
Глава 5. ПРИДЕРЖИВАЯСЬ ВЫБРАННОГО ПУТИ
Через несколько месяцев после того, как мы с Джо перебрались в Гари, мы узнали, что недалеко от нас, в туалете средней школы имени Рузвельта, был насмерть заколот ножом мальчик. Мы поняли, что наш район небезопасен. Действительно, мы нередко слышали истории о детях Гари, сбившихся с пути, о драках, наркотиках. Живя в таком окружении, мы постоянно беспокоились о детях. Если нам кто-то не нравился, мы не разрешали детям играть с ним. Если кто-нибудь из детей выходил на улицу, мы присматривали за ним. Мы понимали: единственный путь оградить наших детей от дурного влияния и вырастить из них достойных людей — это правильное воспитание. Много полезного я нашла в „Книге Притчей Соломоновых". Одно из изречений этой книги мне особенно нравилось: „Воспитывай своего ребенка таким, каким ты хочешь его видеть, и он не покинет этого пути".
Для меня правильное воспитание означало прежде всего дать им понять, что они любимы. Я подозреваю, что трудными подростки Гари становились отчасти оттого, что они не получали той любви, в которой нуждается ребенок, когда растет. Несмотря на материальные трудности (как я уже говорила, мы жили на одну зарплату, едва сводя концы с концами), я долгое время не работала, а после рождения Майкла устроилась на работу по сокращенному рабочему дню. Это позволяло мне проявлять постоянную материнскую заботу о моих детях в течение первых лет их жизни. Я сделала правилом для себя ежедневно проводить какое-то время с моими детьми, показывая им словами и лаской, как много они для меня значат. Но я понимала, что этого недостаточно. Только слова и ласка не могут гарантировать, что мои дети вырастут хорошими людьми. Поэтому мы с Джо старались привить нашим детям любовь к Богу и уважение к власти. Религиозным воспитанием занималась я. Я всегда чувствовала себя близкой к Богу. Даже будучи маленькой девочкой, я молилась каждое утро и всегда благодарила Бога за каждый новый подаренный день.
В 1960 году я нашла религию, которой решила посвятить свою жизнь. После трех лет изучения новой религии меня крестили в Свидетели Иеговы. Забавно, но мой учитель думал, что Джо „обратится" раньше меня. Джо был полон энтузиазма, и мы вместе ходили на „полевую службу" — так Свидетели называют проповедование Слова Божья от двери к двери. Но однажды он прекратил занятия. „Я не совсем готов",— объяснил он. Я приняла это. Быть Свидетелем — это обязанность. Джо не был готов полностью посвятить себя этому. Однако Джо одобрил мое крещение и поддержал мое решение раскрыть религию детям. Вместе с детьми мы изучали Библию и посещали собрания в Кингдом Холле *.
„Моя мать воспитала во мне любовь к Богу, которая будет со мной всегда,— писал Майкл в «Мунуок».— Она учила меня, что мои способности петь и танцевать являются в такой же степени результатом Божьей работы, как прекрасный закат или метель, которая приносит снег для детских игр».
Джо запретил нашим старшим детям, Ребби и Джеки, свидания подростков. Ребби обиделась на него, но не потому, что она хотела ходить на свидания.
РЕББИ. Папа не хотел, чтобы я ходила на свидания, потому что некоторые наши знакомые девочки делались беременными. Но ему не стоило беспокоиться по поводу того, что я буду заниматься сексом до замужества. Я настолько боялась согрешить против Создателя, что даже и не подумала бы об этом.
Мы с Джо были строгими родителями, но наш авторитет в доме был высоким. Ребби, которая была примерным ребенком, любит рассказывать историю о том единственном случае, когда она передо мной провинилась.
РЕББИ. 'Мне тогда было пятнадцать. Мама и я передвигали стиральную машину с улицы на кухню, к раковине. Она все повторяла: „Толкай! Толкай! Толкай!" Я толкала изо всех сил и в какой-то момент, выдохшись, ляпнула: „Чего ты от меня хочешь — протолкнуть ее сквозь раковину?" Ох как быстро она мне поддала за это!
Ребби сделала то, с чем я не могла смириться: она меня унизила. В своем отношении к детям я исходила из убеждения, что к ним надо относиться с уважением. „Я не буду орать на вас или угрожать вам,— говорила я им.— Все, чего я прошу взамен — это чтобы вы тоже относились ко мне с уважением". Но я — за телесные наказания, даже для пятнадцатилетних. Бог знает: когда я себя плохо вела, моя мать не раздумывая отводила меня в дровяной сарай. Я полагаю, что надо приучать детей бояться плохого поведения. Они должны думать: „Если я сделаю это или не сделаю этого, мне придется отвечать перед мамой и папой".
Зал Царствия — название молитвенного собрания или церкви Свидетелей Иеговы.

Как оказалось, мне не нужно было шлепать моих детей часто. Обычно при мне они вели себя хорошо, а так как у меня мягкий характер, надо было совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы рассердить меня. (Но и тогда, когда я действительно сердилась, я лишь прикусывала иногда губу, что впоследствии бесконечно забавляло моих детей. „Кэт злится — посмотрите на нее!" — говорил Майкл. „Кэт" — это прозвище, которое он придумал для меня).
Джо, в противоположность мне, легко заводился. Твердо следуя поговорке: „Сбережешь розги, испортишь ребенка", он часто расстегивал свой ремень и задавал порку в качестве первого, а не последнего аргумента.
Иной раз мне казалось, что он бьет детей слишком сильно или слишком долго. Тогда я просила его быть полегче. Бывало, что я не говорила ему о плохом поведении детей, если чувствовала, что он может сильно рассердиться. Однажды кто-то из детей сломал переключатель телевизора, и, что еще хуже, никто в этом не сознался. В таких случаях Джо обычно выстраивал детей и порол всех подряд. Чтобы избежать этого, я купила новый переключатель и ничего не сказала Джо. Только годы спустя Ребби и Джеки признались, что это они были виновниками. Джеки хотел смотреть спортивную передачу, а Ребби настаивала на „фантастическом любовном фильме", и они крутили переключатель, пока он не сломался.
Не одобряла я и другого метода Джо — запугивания детей. Надев маскарадную маску, Джо забирался через открытое окно в комнату мальчиков, когда они играли. Думая, что в комнату лезет грабитель, дети с криками бросались в гостиную. „Джо, как ты можешь так пугать детей?" — возмущалась я. На что он отвечал: „Кэйт, я говорил тебе и детям много раз, что нужно запирать окна на ночь. Я просто показал вам, как легко забраться в дом. В следующий раз это может сделать кто-нибудь другой".
Не могу сказать, чтобы силовые методы воспитания Джо вызывали у детей восторг. До сих нор у них нет согласия по этому поводу.

МАРЛОН. Я не думаю, что детей надо пороть. Я предпочитаю мужской разговор. Если ты делаешь ребенку: больно, это меняет его сознание.
В большинстве семей в нашем районе детей били, это было системой. Ты играешь с друзьями на улице, забыв дома что-нибудь сделать. Неожиданно появляется отец с ремнем. Хлоп, хлоп, хлоп. Ты с ревом убегаешь домой, а друзья смеются. На следующий день — их очередь, а ты смеешься.
Однако я бы сказала, что большинство детей одобряли строгость Джо.
ДЖЕРМЕН. Я рад, что отец нас так воспитывал. Причина, почему мы выросли такими, какие есть, в том, что наша мать демонстрировала нам свою любовь, в то время как отец не давал разбалтываться. Если бы мы получали только любовь, мы бы испортились и попали в какую-нибудь скверную историю, потому что мы бы привыкли получать все, что хотели.
ДЖЕКИ. Да, мой отец был строгим, но я не думаю, что он был слишком строг. Воспитывая шестерых парней в Гари, как мог он быть слишком строгим?
Любопытно, но средства массовой информации, по-моему, не интересуются тем хорошим, что отец делал для нас. Запомнились, например, походы и рыбалки, которые устраивал нам с братьями отец в выходные.
ТИТО. Отец доставал по субботам свои боксерские перчатки и учил нас и соседских ребят боксу. „Вы должны уметь защитить себя",— говорил он нам.
РЕББИ. Он давал нам понять разными незаметными способами, что любит нас, например, когда он работа., в ночную смену, то приходил домой после работы с большим пакетом пончиков. Или делал мороженое для нас. До тех пор, пока Гари не стал слишком грязным, он собирал свежий снег, чтобы сделать мороженое.
ТИТО. По тому, что он сделал для меня в жизни, я считаю, что мой отец — один из лучших в мире. Не важно, как он это делал. Сейчас я счастлив. Жизнь — это не только твое детство.
Как бы Джо и я ни заботились о правильном воспитании наших детей, мы знали, что в Гари не можем полностью оградить их от опасностей. Сознание, что кто-нибудь из них может стать жертвой преступления, не давало нам покоя. Наконец мы решили переехать. Но куда податься? Наша калифорнийская мечта была еще жива, но у нас не было денег, чтобы отправиться туда на разведку. „Это будет нашим следующим переездом",— согласились мы и остановились на Сиэтле. Мы слышали о том, как красив этот город, и сестра одного нашего приятеля предложила поддержать нас, пока мы ищем работу.
Я рассказала своей матери о наших планах, и она согласилась побыть с детьми, пока нас не будет. Наше прощание с детьми было очень трогательным. Мне рассказывали потом, что, когда мы были уже за дверью, у них слезы потекли по щекам. Сама я немного всплакнула. Я никогда раньше не расставалась с детьми, и мне было тяжело оставить их. В то же время я была счастлива, сознавая, что жизнь в Гари подходит к концу. Однако, когда мы отъехали пятьдесят миль от Гари, наш автомобиль стал капризничать, и Джо пришлось свернуть на обочину. „У нас полетел маслопровод,— объявил он мрачно, заглянув под капот.— Обидно, но придется вернуться". Я была убита. „Я знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — то, что мы едем в Сиэтл",— сказала я. Джо удалось доехать до нашего дома. Увидев нас подъезжающими по дорожке, дети высыпали из дома. Они были вне себя от радости.
У нас не было денег на починку машины. „Ну что ж, придется остаться в Гари, сейчас не время переезжать",— вздохнули мы. Но и на следующий год время не пришло — мы не смогли собраться с силами. Ни на следующий год, ни через год после этого. Только в 1969 году, когда „Джексон Файв" уже были на пути к успеху, мы наконец-то смогли покинуть Гари.
Оглядываясь назад, я думаю, мы правильно поступили, оставшись в Гари. Так как город был небезопасен, наши дети мало бывали на улице, зато много пели дома. Мы с Джо старались развивать их зарождавшиеся таланты певцов и танцовщиков. Возможно, в другом городе мы бы не смогли этого делать, так как у нас была бы лучшая работа, и мы, может быть, не встретили бы таких, как в Гари, людей, которые помогли моим мальчикам начать свою карьеру.
Короче, я не писала бы эту книгу, потому что история успеха семьи Джексонов, вероятно, не случилась бы.

Глава 9.  ПРИШЛА СЛАВА

- Ваши дети очень счастливые, - сказал мне сотрудник отдела кадров „Мотаун" Тони
— Почему вы так говорите? -спросила я.
— Ну, они будут настоящими большими звездами,— ответил он.
— Почему вы так уверены?
— Потому что мистер Горди специально ими интересуется.
Действительно, ребята рассказывали мне, как во время встречи с Берри Горди у него дома основатель и президент „Мотаун Рекордз" похвастался: „Я сделаю из вас самую большую штуку в мире". На этой встрече мистер Горди предсказал, что впервые три сингла ребят взлетят на вершину списков популярности. Ни один исполнитель — ни „Супримз", ни Элвис, ни „Битлз" — не достигал такого успеха в своих первых трех выпусках, какой выпал на долю моих сыновей, так что Берри знал, о чем говорил. Он оказался прав, хотя мне это казалось невероятным. Поразительно, но и четвертый сингл ребят завоевал огромную популярность.
Все началось с пластинки „Хочу, чтобы ты вернулась", выпущенной в ноябре 1969 года. Вопреки моей экспертной критике, у песни до сего дня сохранились поклонники. В 1988 году журнал „Роллинг Стоун" назвал ее в числе шести лучших синглов, записанных в эпоху рока. Я поняла, в чем заключался успех пластинки,— это был новый звук, новый стиль, совершенно новая вещь. Весной 1970 года хитом номер один стала „АБС", а летом того же года — „Любовь, которую ты бережешь". Четвертый сингл „Я буду там", выпущенный осенью 1970 года, оказался самым большим хитом „Джексон Файв".
МАРЛОН. Можно предположить, что я и мои братья были оглушены успехом или потеряли, голову от радости. Нет, мы не прыгали от восторга, мы были слишком молодыми. „Четыре записи номер один,— думали мы,— это здорово". Но мы не понимали значения записи номер один, поэтому не могли реально оценить этого.
Нереальность нашего положения заключалась в том, что, хотя записи ребят возглавляли списки, мы не получили ни цента. Первый чек на гонорар появился лишь через много месяцев. В конце осени и зимой 1969 года „Мотаун" выплачивала нам всего сто пятьдесят долларов в неделю. Этих денег едва хватало на еду, принимая во внимание, что мне приходилось кормить тринадцать человек — семью Джексонов, Джека Ричардсона, Джонни Джексона и Ронни Рэнсайфера. Это было тенью нашей жизни в Гари!
МАРЛОН. Я скажу вам, когда мы почувствовали, что стали звездами,— это было, когда мы поехали на гастроли и увидели фанов. Это была реальность.
Поскольку выступления „Джексон Файв" всегда были захватывающими, „Мотаун" не могла дождаться часа, чтобы отправить их в турне. Ребята провели на гастролях после выпуска их первого сингла большую часть 1970 года. Начиная с их первого выступления в качестве новых суперзвезд „Мотаун", они не играли на площадках меньших, чем спортивная арена.
Я видела их в „Форуме" в Инглбуде и не могла поверить своим глазам и ушам. Стадион был забит восемнадцатью тысячами ребят, казалось, каждый из них визжал.
Представление пришлось прервать, когда несколько десятков девиц бросились на сцену, вынуждая мальчиков искать убежища. Все, о чем я могла думать в тот момент, это то, что моим младшим детям — Марлону и Майклу — всего тринадцать и двенадцать лет.
МАРЛОН. Через некоторое время появилось ощущение, что брандмейстер стал частью программы. Много раз местным пожарным приходилось останавливать шоу после третьего номера, так как люди либо забивали проходы, либо атаковали сцену.
Ребби стала свидетельницей истории поклонников Джексонов, проехав с мужем сто пятьдесят миль от своего дома в Мюрзе, Кентукки, чтобы посмотреть выступление „Джексон Файв" в „Колизее".
РЕББИ. Я приехала на концерт с братьями в их лимузине. Когда мы подъезжали к „Колизею", я увидела зрелище, которое никогда не забуду: две девицы, увидев моих братьев, начали визжать и тянуть друг друга с такой силой, что я думала, они сорвут друг с друга одежду! Во время представления я оборачивалась и смотрела на лица визжавших девочек больше, чем на сцену. Я не могла поверить, что люди могут так себя вести из-за кого-нибудь. Было похоже, что они даже не слушают представление.
Из-за энтузиазма поклонников руководство гастролями с точностью   планировало каждое движение братьев. Например, их доставляли на сцену точно за три минуты до начала шоу, оставляя время только на то, чтобы успеть взять инструменты. Как только звучала последняя нота, братья оставляли свои инструменты на сцене и бежали к лимузину, который моментально начинал выбираться из „Колизея".
Некоторые из фанов были, однако, быстрее. Они прыгали перед лимузином, а иногда даже забирались на крышу!
И все же эта аудитория казалась ручной по сравнению с теми десятью тысячами бешеных поклонников, которые встречали мальчиков в лондонском аэропорту „Хитроу" во время их европейского турне в 1972 году.
МАРЛОН. Служба безопасности оказалась слабой. Столько девиц окружили наш „роллс-ройс", что мы не могли двигаться. Когда нам это удалось, фаны, перевернули лимузин! Они атаковали все время, пока полиция пыталась вывести нас: душили, хватали за одежду, тянули за волосы... Это было по-настоящему страшно...
Выступления „Джексон Файв" по телевидению сыграли ключевую роль в их быстром взлете. Они выступали в шоу „Эд Салливан" (три раза), „Вечернем шоу", „Часе Джима Нейборса", в „Филип Уилсон Шоу", „Американ Бэндстэнд" и в „Соул Трейн".
Из всех программ выступления в шоу „Эд Салливан" были наиболее важными. Как и миллионы других американцев, мы проводили много времени у экрана телевизора. Особенно нас привлекали шоу „Эд Салливан". В воскресенье вечером в Гари эта программа собирала у экрана всю нашу семью. Нам нравилось, что Салливан показывал выступления „Мотаун", „Супримз", „Тэмптэйшнз", Марвин Гэй, Смоуки Робинсон и „Мираклз", „Фор Топс". Когда ребята узнавали, что в следующем выпуске программы будет выступление „Мотаун", они считали дни, оставшиеся до выхода программы.
МАРЛОН. Эд Салливан немного перепутал слова, когда представлял нас в первый раз, он также перепутал наши имена. Но он действительно любил нас. „У вас отличное шоу",— сказал он нам впоследствии.
Мы с Майклом были поражены тем фактом, что Салливан предпочитал спускаться пешком пять лестничных маршей из гримерной в студию, вместо того чтобы ехать на лифте. Один раз мы дождались его за сценой, чтобы выяснить, сколько времени у него занимает это путешествие. Я отлично помню — пятнадцать минут.
Гастроли и выступления на телевидении играли важную роль в успехах „Джексон Файв", но не более важную, чем пресса. Пресса легко распознавала интересную тему. Через несколько месяцев после первой удачи о „Джексон Файв" писали „Тайм", „Ньюсуик", „Лайф", „Лук", „Сэтэдэй Ивнинг Пост" и „Роллинг Стоун".
„Мотаун" здорово постаралась, чтобы довести историю семьи Джексонов до средств массовой информации. Компания проделала огромную работу, подогревая безумие поклонников.
Каждый раз, когда я ходила на рынок, я видела одного или нескольких моих ребят на обложках „Райт ОНГ или „Соул". Часто целые выпуски посвящались „Джексон Файв". Одним из проявлений гениальности Берри Горди было создание индивидуального образа для каждого из мальчиков. Джеки, который когда-то собирался стать профессиональным бейсболистом, был „атлетом", Тито — юным механиком и „Мистером Почини", Джермен — любимцем девочек, Марлон — любителем танцев (к тому времени, благодаря упорству, он стал одним из лучших танцоров группы). Майкл был симпатичным и особо одаренным „маленьким братцем", которому также нравилось рисовать.
Ребята начали получать огромное количество писем от поклонников.  „Моутаун"  пришлось нанять дополнительных работников, чтобы отвечать на них. Почта доставлялась ежедневно в мешках. Каждый из ребят получал примерно одинаковое количество писем. Джеки как самый старший получал более романтичные письма, чем остальные. В письмах Тито содержались многочисленные комплименты за игру на гитаре и пение. У него был самый низкий голос среди ребят. Одно из наиболее смешных писем из тех, что я читала, было адресовано Рэнди, которому в то время было всего восемь лет. Кто-то сфотографировал Рэнди с очень короткой стрижкой, и маленькая девочка, которая увидела фото в журнале, написала ему, что она считает Рэнди очень сексуальным, потому что у него „лысая голова, как у Изаака Хейса"!
Мальчики справлялись со своей нержиданной славой лучше, чем я могла надеяться. Если бы Джо или я заметили, что кто-то из них слишком заважничал, уж мы бы с ним поговорили! Но нам не пришлось этого делать. И мой постоянный страх, что ребят могут совратить торговцы наркотиками, оказался беспочвенным. Они были так сильно настроены против наркотиков, что когда узнали о группе наркотических дельцов в частной школе, которую они посещали в Лос-Анджелесе, то сообщили об этом полиции, и шайка была ликвидирована.
Мальчики не были испорчены славой и гордились своим простым происхождением. Именно этому был посвящен специальный выпуск телевидения „Возвращаясь в Индиану" (1971 год). Камера запечатлела ребят, возвращающихся в Гари на вертолете, который садился на футбольное поле школы имени Рузвельта. Несмотря на низкую температуру — пять градусов ниже нуля, сотни фанов ожидали их там. Ребята зашли в наш старый дом. Муниципалитет Гари поместил на лужайке плакат: „Добро пожаловать домой, «Джексон Файв», Хранители Мечты!"
ДЖЕКИ. И вдруг дом показался нам совсем маленьким. „Я жил здесь?" — подумал я. Пока я рос, он казался мне загородным дворцом.
В этой поездке мальчики получили также ключи города от мэра Ричарда Хэтчера и дорожный знак „Бульвар Джексон Файв". Казалось, самую большую радость должна была доставить встреча со старыми друзьями, но она принесла лишь разочарование.
ДЖЕКИ. Они трогали нас за руки, кричали и визжали, обращаясь с нами так, как будто мы были ненастоящие. Мы твердили: „Эй, мы те же самые люди, с которыми вы ходили в школу.'

Глава 10. АДАПТАЦИЯ
Трудно передать, что испытала я и мои мальчики, в первый раз вернувшись в наш старый дом в Гари, который снимала одна из двоюродных сестер Джо. Многие из наших старых соседей заходили к нам в гости, но Милдред Уайт, соседка, с которой я была ближе всего, не зашла. Я удивилась и пошла к ней.
— Смотри, Луис, она не изменилась! — закричала она мужу, увидев меня в дверях.
Милдред, как и старые друзья ребят, очевидно, решила, что, поскольку положение семьи Джексонов так сильно изменилось, они должны были и сами измениться. Изменившееся отношение старых друзей и соседей — лишь немногое, к чему нам пришлось адаптироваться, после того как „Джексон Файв" стали знаменитыми. Привыкнуть к расписанию ребят было труднее всего — и для них, и для меня.
МАРЛОН. Когда мы старались добиться успеха, жизнь была сумасшедшей. Как только нам это удалось, жизнь стала еще более сумасшедшей.
Мы приходили домой из школы, и у нас была лишь какая-то доля секунды, чтоб схватить что-нибудь поесть. Затем отправлялись на студию. Мы записывали по песне в день. Если нам везло, мы приходили домой достаточно рано и могли заняться домашними заданиями, прежде чем завалиться спать. Все будни были такими. А в субботу мы репетировали!
ТИТО. В то время у меня не было ни минуты, чтобы спокойно поразмышлять. Знаете, когда, у меня появилась эта минута? После турне „Виктора" в 1984 году. До этого не было ни одного дня без работы.
Когда ребята не записывались и не репетировали, они чаще всего гастролировали. И хотя они обожали путешествовать по Соединенным Штатам, в Европу, Африку, Японию, они скучали по дому.
К счастью, у них была прекрасная учительница — Роуз Файн. Она была больше, чем учительница, сопровождала их в музеи, магазины, заботилась об их отдыхе и здоровье. „Я чувствую, как будто я была их матерью в другой жизни",— пошутила она однажды. Но это полностью характеризовало связь между ней и ребятами. Бывали времена, когда мне хотелось проводить столько же времени с моими сыновьями, сколько проводила с ними миссис Файн.
В Гари мы старались обедать все вместе. Это стало нашей семейной традицией. Ребята рассказывали за столом о том, что они делали днем, болтали друг с другом. Я искренне любила такие минуты. После переезда в Калифорнию я продолжала готовить обеды. Но ребята часто задерживались в студии. Меня это так расстраивало, что через некоторое время я просто перестала готовить. Печально, но наша семейная традиция оказалась „брошенной на обочине". Еще одна проблема, с которой нам пришлось столкнуться,— наш новый статус „общественных фигур". Моим мальчикам буквально нельзя было высунуть нос за дверь: поклонники преследовали их всюду — на улице, на концертах, в аэропортах...
ТИТО. Даже вернувшись в гостиницу после выступления, мы не могли избавиться от фанов. Хотя телохранители дежурили на каждом конце коридора, девицы умудрялись прорваться, если видели, что кто-то из нас выходит, чтобы навестить братьев.
Поклонники стали частью и моей повседневной жизни. Нашему дверному звонку приходилось много работать. Иной раз, открыв дверь, я видела нескольких молодых девиц, уставившихся на меня. Я всегда впускала их, угощала напитками, отвечала на их вопросы. С моей точки зрения, это было вежливо. К тому же моя мать так меня воспитала. Когда „Мотаун" снял для нас другой дом на Броумонт-Драйв в Беверли Хиллз с менее доступным адресом, я полагала, что не буду видеть столько поклонников. Но я ошиблась. Они приходили с Сансет-бульвар и устраивались лагерем у наших  ворот. И снова я их не прогоняла.
Даже после переезда в новый дом в Энсино я продолжала придерживаться политики „открытых дверей" в течение некоторого времени, хотя мое терпение начинало истощаться: проблема заключалась в том, что многие фаны, пользуясь моим гостеприимством, сидели в доме часами, полагая, что, если они просидят достаточно долго, им удастся увидеть кого-нибудь из ребят. Наверное, я была слишком вежлива, чтобы спросить у них: „Не кажется ли вам, что пора идти?" В конце концов кто-нибудь из них говорил: „Ну ладно, я думаю, нам пора". Но к этому времени часто уже наступала полночь, и я беспокоилась за безопасность этих ребят. „Вы не можете идти одни",— говорила я им. Дело кончалось тем, что я везла их всех по домам! „Что я делаю? — наконец спросила я себя как-то утром.— Эти девицы никогда не перестанут ходить, если я буду впускать их и развозить по домам". С тех пор я изо всех сил старалась их не замечать. И все же лучше было приглашать в дом молодых фанов, чем быть атакованной на улице грубыми незнакомцами.
Впервые меня узнали в магазине „Пик'н'Сэйв" *. „Что вы можете покупать в таком магазине, как этот?" — спросила меня какая-то женщина. „То же, что и вы",— ответила я. Ей было непонятно, почему я до сих пор делаю покупки в „Пик'н'Сэйв". Время от времени я удачно покупала антиквариат в магазине Армии Спасения.
Не хочу создавать впечатления, что адаптация, через которую моим детям и мне пришлось пройти в Лос-Анджелесе, была только трудной и болезненной. Были и свои радости — предстояло привыкнуть к тому, что у нас впервые в жизни появилось больше денег.
Когда гонорары наконец начали поступать и нам стало ясно, что наши финансовые заботы окончены после двадцати лет экономии каждого доллара, я почувствовала огромное облегчение. Сознание того, что у нас есть деньги, делало нашу жизнь намного легче.
РЕББИ. Когда в 1971 году родился мои первый ребенок, мама приехала к нам в гости в Кентукки. Как человек она не изменилась. Но я заметила, и мне это понравилось, что изменилась ее манера держаться. Они стала хорошо одеваться, носила красивые ювелирные украшения. У нее был новый, загадочный вид.
Мы бросились приобретать новую одежду. Мальчики купили кожаные штаны и куртки, костюмы с джинсовыми заплатками, которые были тогда последним „криком" моды. В 1970 году Джеки купил свой первый автомобиль „датсун" — это была самая большая покупка. Джеки в то время было уже девятнадцать лет, и мы с Джо дали свое согласие на эту покупку. Конечно, Тито и Джермен тоже хотели иметь машины, но Джо и я сказали, что им придется подождать до окончания средней школы.
Что же мы делали с нашими деньгами? Большая часть дохода уходила на личные сберегательные счета мальчиков, часть шла в кубышку — фонд, из которого ребята могли взять деньги, когда поженятся, чтобы купить дом. Остальные деньги Джо как менеджер выдавал в виде еженедельных выплат.
Оценив все ресурсы, мы с Джо решили сделать кое-какие капиталовложения в интересах семьи. Мы купили два двухсотдвенадцатиквартирных комплекса и два дома (один двухсотдвенадцатиквартирный и другой— стодевяностошестиквартирный). Когда мы продали их в конце семидесятых годов, то получили хороший доход.
Кроме того, мы решили купить дом для нашей семьи. После двух лет жизни в домах, которые снимала для нас „Мотаун", мы почувствовали, что пора обзавестись собственным домом. Сначала мы остановились на Голливуде, чтобы быть поближе к „Мотаун" и студиям звукозаписи. Но потом нас увлекла идея покупки дома на вершине холма в Бел-Эйр с видом на город. Один агент по продаже недвижимости предложил нам дом в Бел-Эйр, но сначала, чтобы доказать нам, что он хороший агент, он отвез нас в Долину Сан-Фернандо к дому в Энсино, который продавался примерно за такую же цену — сто сорок тысяч долларов. Дом в Энсино, конечно, нельзя было сравнить с домом в Бел-Эйр, потому что он был расположен на равнине. Но дом в Энсино нам понравился тем, что располагался почти на двух акрах земли с восемнадцатью лимонными, апельсиновыми и мандариновыми деревьями. Кроме того, имелась площадка, где мальчики могли играть в бейсбол. Да и сам дом, построенный в стиле калифорнийского ранчо, выглядел весьма привлекательно. В доме было шесть спален, углубленный рабочий кабинет, пять ванных комнат. Нам особенно понравилась полностью застекленная, залитая светом гостиная. Купив этот дом, мы переехали в него пятого мая 1971 года, ровно через день после того, как мне исполнился сорок один год. Детям по-прежнему приходилось делить спальни. Джеки жил в одной комнате с клавишником Ронни Ренсайфером, Тито — с барабанщиком Джонни Джексоном, Джермен — с Марлоном, Майкл — с Рэнди, Латойа с Джанет.
На день рождения Джермена, когда ему исполнилось семнадцать, в наш дом „въехал" тринадцатый жилец — Рози, удав боа. Это был подарок от подружки Джермена, Хейзел Горди, дочери Берри Горди. Да, в Лос-Анджелесе мне пришлось привыкать к экзотическим вкусам ребят. У нас уже было несколько собак. Теперь появилась змея.
Рози стала любимицей ребят. Они разгуливали с ней вокруг дома, дразнили друзей, притворяясь, что „натравливают" Рози на них.
Вспоминаю, как-то Джонни разбудил меня ночью криком: „Что-то ползет у меня по животу!" Конечно, это была Рози. Кто-то из ребят вытащил ее днем из аквариума Джермена и забыл вернуть обратно. Рози прожила всего несколько лет, и когда она умерла, ребята купили другого удава боа. Как и Рози, ему нравилось греться на солнышке на деревьях. „Не разрешайте удаву свободно ползать!" — кричала я. „Но ему же надо немного размяться",— спорили они. И вот в один прекрасный день он „размялся" больше, чем ребятам хотелось бы. Они пошли его искать, но он бесследно исчез. Я не посмела сказать об этом соседям.
Глава 11. СОЛО
Принимая во внимание увлечение моих ребят экзотическими животными, я думаю, вы не удивитесь тому, что один из  них — Майкл завоевал первое место в хит-параде 1972 года песней о крысе. Песня называлась „Бен" и была из фильма с тем же названием „Бен" — третий хит Майкла как сольного артиста но после „Должен быть там" и его обработки старой мелодии Бобби Дея „Рокин Робин". Это была идея Берри Горди — записываться ребятам по отдельности (у Джермена был хит „Папин дом", вошедший в десятку лучших 1973 года — его версия хита группы „Шел энд Лаймлайтс").
Я знаю, что Майкл мечтал о записи „Бена" — этой прекрасной баллады о крысе (но, если бы вы не знали, что Бен — крыса, вы бы никогда об этом не догадались). Майкл обожал крыс. Вспоминаю семейный обед в ресторане. Я вдруг заметила, как Майкл собирает крошки со своей тарелки и складывает их в карман рубашки. ,,Майкл, что ты делаешь?"--спросила я, и в этот момент из его кармана выглянула крыса. Майкл выращивал крыс, когда мы жили на Беверли Хиллз. Помню этих больших коричневых животных, пробирающихся время от времени через плющ или кусты. Через некоторое время я была удивлена изменением их цвета: среди крыс были частично белые и совсем белые. Оказалось, что Майкл выпускал своих белых крыс во двор и они „породнились" с дикими крысами!
Я никогда не спорила с Майклом по поводу его увлечения крысами, но, когда мы переезжали в Энснно, я сказала: „Твои крысы с тобой не поедут".
Во многих отношениях Майкл был типичным ребенком. Он обожал волшебство. В возрасте двенадцати лет он иногда тратил свои „карманные" деньги на волшебные фокусы. Он также любил рисовать и писать красками. Его портреты Чарли Чаплина и Мики Мауса украшали стену его спальни в нашем доме в Энсино. И как у типичного ребенка, у Майкла были свои страхи. Больше всего он боялся летать во время грозы.
РЕББИ. После концерта моих братьев в Мемфисе предполагалось, что они успеют на авиарейс в Атланту. Все были готовы выехать из гостиницы, но не могли найти Майкла. Его искали везде, наконец... нашли. Узнав, что надвигается гроза, он спрятался в шкафу.
Ребби привезла с собой шестимесячную дочку, Стэйси, которую Джо и мальчики еще не видели. Майкл был так рад увидеть свою племянницу, что забрался к ней в кроватку, чтобы поиграть.
Хотя Майкл вел себя во многом еще как ребенок, когда я смотрела на него во время исполнения „Бена" на Представлении академических наград в 1973 году, я подумала, что профессионально он был старше своих лет. Не могу вообразить более нервирующей обстановки в шоу-бизнесе, чем выступление на премию Оскара. Однако четырнадцатилетний Майкл, певший „Бена", казался не более взволнованным, чем тогда, когда он, первоклассник, исполнял „Заберусь на любую гору" в школе Гарнетт Элементари. „Бену" суждено было получить Оскара как лучшей песне. После представления Майкл сказал мне: „Мама, ты заметила, что в своей ответной речи автор «Бена» не поблагодарил меня за исполнение песни и помощь в се успехе? Он даже не назвал моего имени". В этом его замечании тоже проявился профессионализм.
В четырнадцать лет наступил трудный возраст. В 1972 году Майкл со смешанным чувством наблюдал за Тито, решившим жениться на своей школьной подруге, Ди Мартес. К 1975 году Джермен, Джеки и Марлон тоже „надели кольца". „Какая-то часть меня,— признался Майкл в «Мунуок»,— хотела, чтобы мы оставались, как были,— братьями, которые были также и лучшими друзьями..."
РЕББИ. Мне казалось, что Майкл не одобряет своих братьев за то, что они женились и уезжали из дома. Он боялся, что теперь братья не смогут полностью отдавать себя „Джексон Файв". Майкл не говорил об этом прямо, боясь причинить кому-то боль, но некоторые его высказывания открыли мне его истинные чувства...
В то самое время, когда Майкл ворчал по поводу своих братьев и будущего „Джексон Файв", он страдал еще и от обычных подростковых проблем: внезапного роста, изменения голоса и более всего — от тяжелой формы прыщавости. У Джермена и Марлона тоже были проблемы с прыщами, но они сумели справиться с этим. Бугры же на лице Майкла так смущали его, что он не хотел выходить из дома. А когда этого было не избежать, он шел по улице с низко опущенной головой. Даже разговаривая со мной, он не мог посмотреть мне в лицо. Болезненно переживая за своего мальчика, я отвела его к специалисту, но и тот почти ничем не смог помочь. Постепенно его прыщи исчезли. Но другие перемены, которые произошли с ним, стали необратимы. Майкл больше не был беззаботным, открытым чертенком-мальчишкой. Он стал тише, серьезнее и более одиноким. Это был новый Майкл.
Когда мы с Латойей выезжали на Лайон Кантри Сафари, чтобы поохотиться, он предпочитал оставаться дома, фотографировал цветы, капельки росы, погружаясь в свой собственный мир.
Глава 12. РАЗРЫВ С „МОУТАУН"
Самый большой шум вызвала женитьба Джермена на дочери Берри Горди, Хейзел, в декабре 1973 года. Для многих эта женитьба символизировала союз двух популярных семей, подчеркивая силу связи „Джексон Файв" — „Мотаун".
Свадьба проходила в гостинице „Беверли Хиллз". Это было зрелище! Среди двухсот гостей было немало знаменитостей, артисты „Мотаун", друзья семьи Горди, в том числе Коретта Скотт Кинг. Зал украшен под „Страну Чудес зимой". В клетках — сто семьдесят пять белых голубей. Семь тысяч белых камелий и сугробы искусственного снега поражали воображение. Джермен одет в белый фрак, на Хейзел белое платье, покрытое жемчугом и отделанное белой норкой. Ребби, Латойа и Джанет — подруги невесты. Тито, Марлон и Майкл — шафера. Вершиной церемонии стало исполнение Смоуки Робинсоном баллады, написанной специально для невесты и жениха.
Увлеченная торжественной церемонией публика и не подозревала, что в то же самое время Джо с ребятами обдумывали разрыв с „Мотаун Рекордс".
Дело было в том, что „Мотаун" стеснял творческую свободу ребят, полностью контролируя и выбор песен, и способы их продюсирования. К этому времени ребята уже начали писать свои собственные песни и записывать их в домашней студии. Примером для них служил их коллега — артист „Мотаун" Стиви Уандер, которому удалось освободиться от контроля „Мотаун" за несколько лет до того, но он продолжал выпускать для этой фирмы хиты, входившие в десятку наиболее популярных.
Мы с Джо часто обсуждали положение с „Мотаун", но каждый раз, когда он поднимал вопрос об исполнительском контроле перед Берри Горди, то получал отпор. Мистер Горди не считал, что ребята готовы писать и продюсировать свой собственный материал. Наконец Джо все это надоело. „Мне нужно начать подыскивать для ребят другую фирму — сказал он как-то раз.— «Мотаун» задерживает их рост. Я хочу, чтобы они могли развивать и использовать все свои таланты".
В 1974 году наша группа дебютировала в Лас-Вегасе. Это было особое событие в карьере „Джексон Файв". Джо заключил двухнедельный договор с „МГМ Гранд"  в надежде доказать, что „Джексон Файв --это не просто группа, записывающаяся на „Мотаун , а нечто большее. „Нам надо сделать настоящее шоу",— говорили ребята. Они решили спеть попурри из поп-хитов, в котором братья, сидя на табурете, по очереди солировали в вещах типа „Когда я прибыл в Феникс" или „Он убил меня нежно (своей  рукой)". Решено также было включить в программу сестёр и Рэнди. Таким образом, публика могла убедиться, что Джеки, Тито, Джермен, Марлон и Майкл — это не единственные талантливые дети Джексонов. Рэнди давно мечтал выступить со старшими братьями, теперь эта мечта становилась реальностью.
РЕББИ. Когда братья отправлялись в дорогу, Рэнди был единственным мальчиком в нашей семье, который оставался дома. Ему это не нравилось. Он начал заниматься бонго. Отец как-то сказал ему: если он освоит бонго, то ему разрешат вступить в группу. Рэнди очень старался. Он колотил в бонго днем и ночью. „Могу я теперь вступить?" — спрашивал он отца почти ежедневно. Но тот каждый раз отрицательно качал головой. Рэнди при этом чувствовал себя так, как будто у него сломались крылья.
РЭНДИ. Иногда я действительно чувствовал себя покинутым. Но сегодня я смотрю на это иначе: я думаю, у Бога есть план для каждого из нас. Я часто углублялся в себя. Именно поэтому меня, вероятно, считают наибольшим индивидуалистом среди детей Джексонов. Но хотя я и рос без братьев, я не был совсем одиноким: был дом, полный инструментов, были мама, сестры. Начиная с восьми лет я учился играть сначала на пианино, затем на гитаре и барабане.
Иной раз, просыпаясь среди ночи, я вставала с постели и шла проверить, как спят дети. Рэнди, как правило, я находила не в спальне, а в студии, за работой. Для выступления Джо и ребята решили соединить Рэнди с Джанет. Они должны были исполнить попурри из известных песен, исполнявшихся дуэтом: „Попалась, крошка" (Сонни и Шер), „Индейский любовный клич" (Джанет Макдоналд и Нельсон Эдди), „Любовь — это странно" (Мики и Сильвия).
Майкл предложил: „Джанет любит дурачиться, делая смешные пародии. Давайте научим ее представлять Мэй Уэст". Подобрали подходящий хит—„Любовь — это странно", где Сильвия говорит Мики: „Поди сюда, любовничек".
Латойа и Ребби должны были танцевать: Латойа — в части с топ-дансом, Ребби — во время своего исполнения старого хита Пегги Ли „Лихорадка" с Майклом и Марлоном. К сожалению, из-за глупой случайности выход Ребби на сцену „МГМ Гранд" состоялся лишь в конце представления, когда ребята раскланивались. Накануне выступления она спускалась по лестнице в гостинице, держа за руку Стэйси. Неожиданно Стэйси прыгнула вниз через несколько ступенек, Ребби резко наклонилась вперед, в результате чего вывихнула сустав. Она была безутешна... Но это было наше единственное разочарование в Лас-Вегасе.
„Это лучшее шоу из всех, что мы видели в Вегасе!" — говорили зрители. „Гвоздем" программы стало выступление Джанет, подражавшей Мэй Уэст. Тогда я поняла, что этой маленькой озорнице суждено сделать большую карьеру в шоу-бизнесе.
„Твоя жизнь — как корабль,— любит говорить Майкл.— А ты — капитан. Куда ты правишь, туда и плывешь".
В Лас-Вегасе мы были капитанами нашего корабля, и все получалось прекрасно. Но в Лос-Анджелесе „Мотаун" по-прежнему распоряжался судьбой „Джексон Файв". После триумфа в Лас-Вегасе Джо стало еще труднее мириться с этим. Однако чем больше Джо говорил об уходе из „Мотаун" по истечении срока контракта в  1976 году, тем более я начинала опасаться. „Если мы уйдем из «Мотаун», то все, включая тебя, останутся без работы",— твердила я ему. „Кэйт, это не так,— отвечал он.— Я знаю, что мы сможем заключить на лучших условиях контракт с другой фирмой звукозаписи".
Джо начал переговоры с другими звукозаписывающими компаниями. Прослышав об этом, Берри Горди послал представителя „Мотаун" Иуорта Эбнера в Нью-Йорк, где ребята выступали в то время, для встречи с Джо. Мистер Эбнер был уполномочен передать Джо, что мистера Горди не волнует, сколько это будет стоить, он только хочет, чтобы ребята остались на „Моутаун". Но к этому времени Джо уже решил: „Джексон Файв" подпишут контракт с другой фирмой, согласной разрешить ребятам запись их собственных песен. Этой фирмой оказалась „Эпик Рекорда" — одна из компании „Си-Би-Эс Рекордз".
„Ну что ж, твое решение уйти из «Мотаун» — не такое уж плохое в конце концов",— сказала я Джо после того, как он принял предложение  „Эпик". Единственной проблемой было то, что один из мальчиков решил не уходить из „Мотаун".
Глава 13. БОРЬБА
ДЖЕРМЕН. Я вернулся домой с рыбалки с моим приятелем Барри Уайтом. Зазвонил телефон, это был отец. Он попросил меня прийти без Хейзел. Я понял, что что-то происходит.
Когда я вошел в комнату родителей, то увидел на их кровати контракты с „Эпик Рекордз". Так я узнал, что мой отец заключил контракт для „Джексон Файв'' с другой фирмой.
Поскольку я был женат на дочери Берри Горди, отец и братья, очевидно, считали, что мне нельзя доверять, и не сообщили заранее о намечающемся договоре с „Эпик". Братья уже подписали свои контракты. Отец дал мне мой контракт. „Подпиши",— сказал он. „Нет",— ответил я.
С одной стороны, я сочувствовала Джермену. Как муж дочери президента фирмы, которую покидали его братья, он находился в затруднительном положении. Но, с другой стороны, я была очень расстроена и угнетена: это было первое серьезное разногласие в нашей семье.
Прежде чем принять окончательное решение, Джермен долго обдумывал этот вопрос.
ДЖЕРМЕН. Я спросил Хейзел: „Если я пойду со своими братьями, скажется ли это на наших отношениях?" — „Нет,— ответила Хейзел.— Мы поженились по любви, а не из-за бизнеса".
Я сам принял решение. Ни Хейзел, ни Берри здесь ни при чем. Но люди в это не верили. Ходило много слухов, что я попался в тиски „Мотаун".
Когда Джермен объяснил Джо и мне, что с его точки зрения он должен быть верен „Мотаун" за то, что она принесла „Джексон Файв" их первый успех, Джо взорвался. „В твоих жилах струится не моя кровь, а Берри Горди!" — закричал он.
Но когда Джермен добавил, что именно мистер Горди „положил мясо нам на стол", заговорила я: „В Гари мы уже ели мясо, и хотя справедливо, что мистер Горди одолжил нам денег, но он получил их обратно сторицей".
ДЖЕРМЕН. Что касается братьев, они, естественно, считали, что я их предал. Они страшно злились на меня.
МАРЛОН. Честно говоря, я уважал решение Джермена. Он поступил правильно, делая то, что считал лучшим для себя. Просто мне не нравилось, как он к этому подходил, и я сегодня могу сказать ему об этом. Мы должны были выступать в штате Нью-Йорк, в Уэстбери. В день представления он сообщил нам, что не выйдет на сцену, потому что так пожелал Берри Горди.
Помню, мы сказали ему: „О'кей, если ты считаешь, что так надо, прекрасно. Но мы будем выступать". Мы взяли басиста из оркестра.
В течение первых шести месяцев я была единственной, кому Джермен звонил. Он знал, что я его выслушаю.
ДЖЕРМЕН. В конце концов я уладил свои отношения с братьями. Через какое-то время они согласились выслушать меня, и тогда они поняли, что я их не предал.
Еще одно событие омрачило нашу жизнь в этот период — решение „Мотаун" подать в суд на „Си-Би-Эс Рекордз" и „Джексон Файв" с требованием возмещения двадцати миллионов долларов за уход группы. В своем иске „Мотаун" утверждала, что потерпела убытки, поскольку „Эпик Рекорда" объявила о подписании контракта за девять месяцев до истечения контракта с „Мотаун", что нанесло ущерб продаже альбома „Джексон Файв" под названием „Двигающиеся нарушения".
„Мотаун" кроме компенсации добивалась судебного решения, запрещавшего нам в дальнейшем пользоваться названием „Джексон Файв". Это обеспокоило нас значительно больше, чем ценник на иске. „Как может Берри Горди удерживать наше название?" — наивно спросила я Джо. „Мотаун" включила в договор условие, согласно которому она становилась владельцем названия. Это было написано на контракте мелким шрифтом, и мы этого не заметили — объяснил мне Джо.
Спор с „Мотаун" достиг апогея, когда вице-председатель компании Майкл Рошкайнд пригрозил создать ...новых „Джексон Файв". „Мы можем делать с названием все, что захотим,— сказал он.— Вокруг толпятся тысячи «Джексонов». Мы сделали из них пять звезд, обеспечили их собственным домом, заплатили за их образование и целый год работали с ними до их первой записи". Это было жестоко.
„Мотаун" предъявляла нам иск в течение нескольких лет, и лишь в 1980 году он был признан не имеющим оснований.
Никто не переживал уход Джермена из группы так, как Майкл. „С тех пор как мы начали петь, Джермен всегда стоял слева от меня со своим басом,— сказал он одному из репортеров.— И вдруг его не стало. Я долго ощущал пустоту с той стороны".
И тем не менее, когда в первый раз ребята выступали без Джермена на семейном шоу в Уэстбери, штат Нью-Йорк, они заслужили овации. Превосходно пел старые партии Джермена Марлон. Рэнди „выколачивал смолу" из своих бонго, Майкл пел и танцевал с большим воодушевлением, чем раньше.
Джо, не теряя времени, привез ребят на студию для записи их первого альбома на „Эпик". Компания остановилась на хорошо известных авторах — продюсерах — Кении Гэмбле и Лионе Хаффе. Среди их хитов, пользовавшихся в то время успехом, были: „Если ты меня еще не знаешь", „Бьющие в спину", „Когда я увижу тебя снова".
„Иногда кажется, что они занимаются массовым выпуском боевиков,— сказал Майкл.— Но я так не думаю. Когда они писали музыку для нашего альбома, они уехали в горы на неделю. Для них это было специальное задание!"
Одна из вещей, которые Гэмбл и Хафф сочинили в своем триллере,— „Наслаждайся собой". Ей суждено было стать первым синглом под названием „Джексонз", выпущенным в 1976 году, а также самым выдающимся хитом со времени „Танцевальной машины", вышедшей двумя годами раньше.
В альбом вошли две вещи, написанные не Гэмблом и Хаффом: джазовый „Блюз Эуэй" Майкла и „Стиль жизни" — совместное сочинение Майкла и Тито. Ребята выпустили эти вещи совместно с Гэмблом, Хаффом и еще тремя их коллегами.
Казалось, дела шли неплохо, но „Джексонз" раскупался не так хорошо, как платиновая пластинка „Танцевальная машина". Отзывы прессы на альбом были не из лучших. „Роллинг Стоун", например, сокрушался по поводу „вялых номеров диско и заезженных баллад", в то время как „Хайфайделити" сетовал, что „изобилие Джексонов не легко вписывается в тонкие композиции Гэмбла и Хаффа и что великий Майкл Джексон был низведен до уровня просто еще одного голоса".
Гэмбл, Хафф и ребята вернулись в студию лишь на следующий год. Их второй альбом — „Путешествия" — раскупался еще хуже, чем „Джексонз" (продано всего пятьдесят тысяч экземпляров). Заглавная тема не смогла попасть в первые сорок песен хит-парадов.
ТИТО. Ни с того, ни с сего все вдруг стали говорить, что наша карьера кончилась.
Нам говорили о том, как глупо поступили ребята, уйдя с „Мотаун". Однако нельзя сказать, чтобы „Мотаун" творил чудеса с Джерменом. Его первый сольный альбом после разрыва с братьями — „Меня зовут Джермен"— принес разочарование, несмотря на обещание Берри Горди, что он сделает Джермена суперзвездой. Не имел успеха и сингл Джермена „Давай будем молодыми сегодня ночью". „Может быть, мои мальчики действительно выдохлись?" —думала я.
Но Майкл ни на секунду не сомневался ни в себе, ни в братьях. „Не расстраивайся, мама,— сказал он мне, когда я поделилась с ним своими сомнениями.— Мы еще вернемся на вершину".
У Джо с ребятами был план. Джо и Майкл раскрыли мне как-то этот план. Произошло это в 1978 году на встрече с Роном Алексенбургом, представителем „Си-Би-Эс Рекорда", который подписал контракт Джексонов с „Эпик". План был прост: ребята решили сделать свой третий альбом на „Эпик" собственными силами, без Гэмбла и Хаффа.
Джо и Майкл не требовали от представители „Си-Би-Эс Рекордз" слепой веры в них. Мистер Алексейбург мог уже убедиться в развитии ребят как авторов текстов и продюсеров по двум вещам, которые они написали для „Путешествий": „Делай, что хочешь" Майкла и Тито и „Леди другого сорта", созданной коллективно. „Леди другого сорта" — танцевальная песня - была особенно многообещающей. В дискотеках она пользовалась большой популярностью. Рой Алексенбург разрешил Джо и ребятам делать то, что они хотели. Он поставил только одно условие: сотрудники Си-Би-Эс Бобби Коломби и Майк Эткинсон должны были наблюдать за работой в качестве исполнительных продюсеров альбома. Джо и ребята согласились.
РЭНДИ. Человек не знает своих возможностей. Похоже, что мы только тогда начинаем прилагать усилия, когда испытываем трудности. Создание своего собственного альбома было большим испытанием для меня и моих братьев.
У ребят не было недостатка в материале. Они писали песни с самого начала своей карьеры. У них также был большой опыт демонстрационных записей своих мелодий у нас дома. А к этому времени Джеки, Тито и Марлон уже построили студии у себя дома.
МАРЛОН. Мы шли на студию с настроением, что мы всем покажем, на что мы способны.
Альбом оказался настоящей коллективной работой. Пять из восьми песен были написаны совместно. Ребята придумали интересный способ „сведения" написанного ими в единое целое.
МАРЛОН. Когда „сведение" заканчивалось, ребята прослушивали то, что получилось, внося необходимые изменения. Мы повторяли этот процесс до тех пор, пока не получали того, чего хотели.
Результатом работы ребят стал альбом „Судьба", вышедший осенью 1978 года. „Это музыка Джексонов,— гордо заявил Марлон «Билборду».— Это то, как мы слышим музыку". Под изображением павлина на задней обложке альбома Майкл написал: „Павлин — это символ того, что мы пытаемся сказать... Павлин — это единственная птица, которая включает в себя все цвета. Она демонстрирует свое огненное одеяние только тогда, когда любит. Это как раз то, что мы пытаемся выразить нашей музыкой — соединить любовью вместе все расы..." Критики хвалили „Судьбу", писали о достижениях Джексонов, их музыкальном совершенствовании. Сначала я беспокоилась: дойдет ли благоприятная информация до покупателей пластинок? Синглы играют решающую роль в продаже альбомов, а между тем первый выпуск „Судьбы" — „Вините в этом Буги", единственная песня альбома, написанная не ребятами, - провалился как поп-сингл.
РЭНДИ. Мы говорили: „Нет, нет, нет, не выпускайте «Вините в этом Буги», замените ее на песню «Трясись (до земли)», написанную мной и Майклом". Но Си-Би-Эс нравилась „Буги", к тому же они, вероятно, все еще не верили в нас.
К счастью, зажигательная „Трясись" стала вторым синглом альбома.
РЭНДИ. Было раскуплено два миллиона экземпляров, порядочная цифра для сингла. Но я думаю, что поп-радио и пресса еще не были готовы к нашему возвращению.
„Судьба", в конце концов, разошлась в таком же количестве экземпляров, как и „Трясись". Пока „Судьба" была в списках популярности, Джексоны завоевывали публику в Великобритании, в других странах Европы, в Африке. Это были маршруты их мирового турне 1979 года.
„Какое точное название имеет их альбом",— думала я, размышляя над их неожиданным возвращением в лучи прожекторов. „Судьба" стала и началом возрождения Майкла как солиста.
Глава 14. ЧТО-ТО НАЧИНАЕТСЯ
Никогда не забуду „лекцию", которую мне, Латойе и Джанет прочитал как-то раз Майкл, застав нас отдыхающими перед телевизором. „Неужели вы не понимаете, что теряете драгоценное время?! — укорял о нас.— Вставайте и делайте что-нибудь! Напишите песню! Я чувствую себя виноватым, если я просто сижу, зная, что мог бы что-нибудь сделать!"
Майклу вряд ли приходилось сидеть и чувствовать себя виноватым в конце семидесятых годов. Хотя Джексоны были в это время на перепутье, удовлетвориться только выступлениями группы они уже не могли. Выпуск альбома „Судьба" совпал с двумя ответственными сольными проектами. Первым было исполнение Майклом роли Пугала в „Уиз". Это была ориентированная на черных слушателей версия „Волшебника Оз”.
Майкл мечтал об актерской работе. Он исполнил несколько сценок в летнем телесериале Джексонов в 1976 году, но эта работа не удовлетворила его. „У меня не было времени что-либо учить,— говорил он,— нужно было просто сделать это, Быстро!"
„Уиз" ему понравился гораздо больше. Он смотрел завоевавшую приз бродвейскую версию „Уиз" шесть раз. Майкл с интересом наблюдал за приобретением „Мотаун" авторских прав на этот фильм, даже несмотря на то, что Джексоны уходили из этой компании.
Когда Дайану Росс пригласили  на роль Дороти, у Майкла появилось больше причин пытаться получить роль в фильме: он был без ума от Дайаны, с тех пор как с братьями гостил в ее доме. „Вы не будете хорошенькими, пока не начнете выглядеть как  Дайана! - дразнил он Латойю и Джанет.
Тот факт, что мы все еще судились с „Мотаун” заставил Майкла проявить настойчивость в получи роли в „Уиз". Заручившись поддержкой Дайаны пошел на прослушивание к директору Сидни Люмету на роль Пугала. К великой радости Майкла, мистер Люмет, который был в восторге от прослушивания, назначил его на эту роль.
Работа над „Уиз" захватила Майкла. Я помню он возбужденно-радостно вскрикивал, читая сценарий в своей спальне. „Это был серьезный сценарий, действительно серьезный,— сказал он позже.— Многие люди считают эту вещь просто детской сказкой, но это не так. Она говорит о проблемах веры, доверия и смелости".
Майкл особенно был горд тем, что работает с таким известным директором, как Сидни Люмет, создателем „Сернико", „Полночного экспресса", „Тяжелого дня" и „Двенадцати сердитых мужчин". Он сообщил об этом всем в доме. „Все" в то время включали Джо, меня, Латойю, Рэнди и Джанет.
Майкл, Джанет и Латойа стали в это время особенно близки. Каким-то образом Латойе и Джанет удалось развеселить становившегося все более замкнутым, целеустремленным Майкла. Временами это был прежний легкомысленный Майкл, но не надолго.
Дети любили шутить друг с другом. Майклу особенно нравилось пугать Латойю игрушечными пауками и тарантулами. Он помещал этих „тварей" на телефон в ее комнате, звонил и слушал, как она визжит. Зная также, как она дорожит порядком в своей комнате, он иной раз врывался туда и прыгал на кровати по белым сатиновым покрывалам. „Я научу тебя, как быть такой разборчивой!" — заявлял он, пренебрегая ее гневными криками.
Узнав, как горд Майкл работой с Сидни Люметом, Латойа задумала отомстить ему.
Однажды, незадолго до того как Майкл должен был отправиться в Нью-Йорк на съемки, ему позвонила по телефону „секретарь мистера Люмета" и сообщила, что мистер Люмет находится поблизости и заедет через пять минут, чтобы пригласить его пообедать.
Майкл не знал, за что хвататься, он был не одет, в комнате беспорядок... Кое-как ему удалось привести себя в порядок, побриться, и он начал бегать от двери к двери, говоря: „Сидни Люмет едет за мной, чтобы вместе пообедать!"
Затем он сел и стал ждать, когда появится мистер Люмет. Я тоже ждала. Почему-то я тоже поверила, что директор едет. Наконец Латойа призналась: „Майкл, Сидни Люмет не приглашает тебя на обед. Это я звонила!"
Никогда я не видела Майкла таким рассерженным! Он выволок Латойю во двор и там облил с головы до ног из шланга.
Чтобы Майклу не было одиноко в Нью-Йорке, Латойа — его напарница по проказам — отправилась с ним. Я приезжала к ним в гости. Мне хотелось посмотреть, чем занимается Майкл, на что похожа жизнь на съемочной площадке.
Я наблюдала за съемками сцены, в которой Ниси Рассел, игравший Железного дровосека, поет „Смажьте меня маслом". Эта сцена переснималась столько раз день, что в конце концов я сбилась со счета. Я покинула площадку с чувством уважения к людям, занятым такой тяжелой работой.
Майкл старался быть выдержанным даже тогда, когда камеры не работали. Он терпел четырехчасовое гримирование, чтобы стать Пугалом. Это было удивительно: я могла кого угодно представить часами спокойно сидящим, но только не Майкла. Как он выдерживал? Я думаю, одной из причин, по которой он терпеливо гримировался каждый день, был цвет его лица, который огорчал его.
Когда заканчивалась съемка текущих сцен и Майкл снимал грим, его глаза были красными и кожа в пятнах. Однажды он выходил с площадки, и вдруг какие фаны, поджидавшие его снаружи, заметили: „Смотри-ка, этот тип на наркотиках!" Майкл спокойно объяснил, что не прикасается к наркотикам и что он весь день проходил в гриме.
Погода в то время стояла очень холодная. Майкл рассказывал о съемке эпизода в Центре мировой торговли, во время которого шестьсот легкоодетых танцоров замерзли настолько, что многих из них пришлось освободить от съемок. Что касается Майкла, то его холод не беспокоил, сказывалась закалка в далекие зимние годы в Гари!
Дайана Росс оказывала Майклу большую поддержку в течение всего периода съемок. Он называл ее „своей мамой" на площадке. Она завела привычку заходить каждое утро в его гримерную, чтобы проведать. Она всегда была поблизости, помогая мне, давая советы,— говорил Майкл.— Мы действительно были близки".
Но во время репетиций танцев Дайана иногда бывала весьма недовольна Майклом. Он так быстро перенимал свои танцевальные движения от хореографа, что начинал неосознанно учить этому других, включая Дайану. „Майкл, подожди! Не так быстро,— говорила она.— Ты заставляешь меня выглядеть смешно!"
Премьера „Уиз" в Лос-Анджелесе состоялась в „Сентури Сити". Для меня это была первая премьера фильма с участием моего сына, и она оказалась именно такой, какой я ее себе представляла: со звездами, блеском и кричащими поклонниками.
К сожалению, сам фильм критики встретили довольно холодно, и он не принес сборов. Постановка же его обошлась в двадцать четыре миллиона долларов. Подвергалось критике исполнение тридцатичетырехлетней Дайаной Росс роли юной, невинной Дороти. Фильм был выдвинут на Академическую награду только за операторскую работу. „Большая песня" из фильма в исполнении Майкла и Дайаны не попала в число сорока лучших.
Между тем даже самые суровые критики хвалили игру Майкла. Сцена, в которой Пугало с неуклюжей грацией спускается со своего шеста, была выделена как одна из лучших в фильме. Отзыв, который значил больше всего для Майкла, принадлежал Синди Люмету: „Майкл — наиболее талантливый молодой человек со времен Джеймса Дина: блистательный актер, феноменальный танцор, один из редчайших талантов среди тех, с которыми мне приходилось работать. Это — не преувеличение".
Несмотря на неудачу фильма, съемки в „Уиз" многое значили для Майкла. Во-первых, это была своеобразная школа творческого опыта. И во-вторых, что особенно важно, во время съемок он встретил человека, который помог в организации звукозаписи.
Их встреча произошла комическим образом. Майкл играл сцену, в которой он должен был вытащить клочок бумаги из своей соломенной шляпы и прочитать содержимое — цитату. Когда он добрался до имени автора, Сократа, он произнес его неправильно: „Coy-крэйтс". „Сок-ра-ти-из",— услужливо прошептал мужчина, стоявший рядом. Этим мужчиной, с которым Майкл еще не был знаком, оказался Куинси Джон, писавший музыку к фильмам.
У Майкла с Куинси сложились отношения типа „отец-и-сын" (как Майкл сам называл их). Когда в 1979 году он решил записать сольный альбом („чтобы показать, что я могу сделать это один, что мой талант
ни от кого не зависит"), он обратился к Куинси с просьбой посоветовать, кого можно пригласить для продюсирования альбома. Майкл не хотел излишне обременить себя, поэтому не пытался сам продюсировать свой сольный альбом.
— Вот что я тебе скажу,— сказал Куинси после паузы.— Почему бы тебе не доверить это мне?
Майкл и Куинси образовали удивительную команду.
Казалось, Куинси перепробовал все в музыкальном бизнесе: он выпускал поп-хиты, играл на трубе в ансамбле Рэя Чарлза, создал свою собственную джаз-группу, сочинял музыку к фильмам, служил музыкальным директором телевизионной службы „Корни". Но когда прошел слух, что Куинси будет работать с Майклом, один из наших друзей по музыкальному бизнесу предостерег Джо и меня: „Не разрешайте Куинси этого делать. Он не знает танцевальной музыки, и, кроме того, у него не было ни одного хита с теми людьми, которых он продюсировал в последнее время. Он испортит Майклу карьеру".
Мы передали эту информацию Майклу, но тот был спокоен. „Я думаю, мы с Куинси сможем работать вместе",— ответил он.
Это стало очевидно уже после их первой записи. „Куинси прекрасно обращается с людьми,— сказал Майкл позже.— Он не думает в студии только о себе. Он хочет, чтобы каждый поделился своими идеями''.
Поскольку у Куинси не было большого опыта в танцевальной музыке, он предложил Майклу совместно продюсировать три песни, которые тот написал: „Не останавливайся, пока тебе не хватит", „Работа днем и ночью", „.Выходи на танцплощадку" (в соавторстве с Луисом Джонсоном). Мне особенно понравился необычный оттенок ударных в песне „Не останавливайся…" — звук палочек, ударяющих по лимонадным бутылкам. Стучать по бутылкам должны были Джеки и Рэнди.
Когда я впервые услышала „Не останавливайся...", то подумала, что это будет хит номер один. Но у меня были противоречивые мысли по поводу названия.
— Майкл, ты знаешь, эти слова могут быть истолкованы в другом смысле,— обратила я его внимание.
— Если думать об этом грязно, то можно понять так, мама,— ответил он.— Но это не то, что я имел в виду.
Куинси чувствовал хорошую песню. Он принес Майклу несколько вещей, написанных Родом Темпертоном, который работал с группой „Хитуэйв". Среди них была „Рок с тобой" в среднем темпе и песня, ставшая впоследствии заглавной темой альбома „От стены". Зная также, что Майкл любит петь баллады, он нашел поразительно грустную вещь — „Она ушла из моей жизни" Тома Балера, для которой сделал такую же поразительную оркестровку.
Альбом „От стены" попал на прилавки магазинов летом 1979 года. Первым синглом альбома стала песня „Не останавливайся...", которая поднималась в списках популярности, пока в сентябре не достигла номера один.
„Рок с тобой" — второй сингл, также стал хитом номер один. Он продержался на вершине „Горячей сотни Билборда" несколько недель.
Третий сингл — „От стены" — и четвертый — „Она ушла из моей жизни" — тоже попали в десятку лучших.
Излишне говорить, что четыре поп-хита сделали альбом Майкла бестселлером. Он оставался среди десяти лучших в списках „Билборда" семь месяцев. Постепенно в Соединенных Штатах было продано пять миллионов экземпляров, за рубежом — еще три миллиона. Альбом стал хитом номер один в Великобритании, Австралии, Канаде и Голландии. А сольный исполнитель Майкл Джексон сделался суперзвездой мировой величины.
Естественно, мой сын был безумно рад успеху „От стены". Он приходил в мою комнату с целой стопкой деловых журналов, раскладывал их на моей кровати и просматривал вместе со мной.
И все же, несмотря на успех альбомом „От стены”, Майкла ждало разочарование. Ему хотелось не только признания публики, но и добрых слов со стороны средств массовой информации, а также старших коллег по музыкальному бизнесу. Майкл надеялся, что какой-нибудь журнал поместит о нем большую статью и его портрет на обложке. Он даже звонил нескольким издателям, чтобы „подтолкнуть" их, но не получил никаких предложений. „Мне снова и снова повторяли, что портреты черных на обложке не помогают продавать журналы,— устало говорил Майкл.— Подожди, мама. Когда-нибудь эти же самые журналы будут выпрашивать у меня интервью".
Хотя Майкл уже получил призы по трем категориям на Американских музыкальных наградах, которые присуждались поклонниками, в январе 1980 года он был выдвинут на единственный приз Грэмми — за лучшее исполнение ритм'энд'блюза (который он, в конце концов, выиграл).
Майкл был уверен, что следующий его сольный альбом будет настолько хорош, что выборщикам Грэмми не останется ничего другого, как только признать это.

Глава 18. „ВИКТОРИ"
По иронии судьбы, когда Джо предложил Майклу и братьям свой план проведения лета 1984 года, он уже не обладал официальным правом на руководство ими. Весной 1983 года его контракт истек, и ребята решили не возобновлять его.
ДЖЕКИ. Мы сказали ему: „Папа, давай теперь этим займемся мы. Мы думаем, что справимся". Он ответил: „О'кей" — и отступил. Вот так просто.
Джо сумел быть спокойным перед сыновьями. Но дома он плакал. „Я не могу поверить, что они бросают меня. Я не понимаю",— говорил он. Я тоже плакала. Даже при том, что я не до конца простила ему его похождения. Я жалела его. Тяжело было сознавать, что дети уходят от него после стольких лет его заботы о них. И все же и я, и Джо понимали, что по-настоящему он был менеджером Майкла и Джексонов только в конце семидесятых годов. Он — человек с „талантом уличного сорта". У него не было диплома о высшем образовании. Джо сделал ряд ошибок, когда руководил карьерой мальчиков в начале семидесятых годов. Он допускал плохие деловые соглашения, какие-то махинации, особенно в связи с гастролями ребят.
МАРЛОН. Как-то раз мы пришли к отцу и сказали: „Тебе нужна помощь". Мы хотели других менеджеров. Его  контракт  еще  не  кончился,  поэтому  начиная с
1978 года мы предложили ему совместный менеджмент с Роком Уизнером и Фредом Демэнном.
С первого дня это было неудачное партнерство. Отношения сложились враждебные, когда Джо почувствовал, что Уизнер и Демэнн постепенно лишают его решающего голоса. „Вы пытаетесь украсть моих мальчиков у меня, я знаю," — обвинил их Джо. Уизнер и Демэнн отвергли это обвинение. Но факт оставался фактом: участие Джо в работе мальчиков сократилось. Поэтому Джо с восторгом воспринял новость о том, что в 1983 году Джексоны решили не возобновлять контракт с Уизнером и Демунном.
МАРЛОН. Неожиданно Уизнер и Демэнн стали фокусировать свое внимание в основном на Майкле. Это не особенно огорчило бы нас, если бы мы не почувствовали при этом, что они забывают Джексонов. Майкл тоже был ими недоволен, но по другим причинам. И мы решили уволить их.
Джо, Уизнер и Демэнн обменялись прощальными выпадами в прессе. Джо говорил о „пиявках, пытающихся разъединить Джексонов". Он заявил, что единственная причина, по которой он нанял Уизнера и Демэнна, заключалась в том, что определенный период он чувствовал нужду в помощи белых для работы с корпоративной структурой на „Си-Би-Эс".
Тем временем Фред Демэнн обвинил Джо в расизме: „У нас нет с ним хороших отношений, но я не думаю, что Джо Джексон способен иметь хорошие отношения с кем бы то ни было, у кого не черная кожа".
Джо был задет. „Если бы я был расистом, я бы не сидел здесь и не разговаривал с вами,— заявил он в журнале «Тайм».— Если бы я был расистом, я бы не нанимал стольких людей, не являющихся черными, для работы со мной. Если бы я был расистом, я бы выступал, пытаясь натравить черных на белых. Я не такой, я — наоборот".
Хотя Джо говорил правду, у него осталось плохое впечатление от словесной войны с Уизнером и Демэнном. Могу с уверенностью сказать, что пресса сыграла скверную роль в решении ребят не возобновлять менеджерский контракт Джо.
Поразительно, но Джо не сдавался. Если он пятьдесят раз упадет лицом в грязь, он каждый раз встанет, отряхнется и начнет все сначала. В конце 1983 после того как он получил отставку, Джо огляделся, узнал, что Майкл еще не взял нового менеджер, своей сольной работы, что ребята тоже не наняли менеджера, увидел, что „Триллер" Майкла продолжаем продаваться миллионными тиражами, и предложил интересную идею — выступление Джексонов на гастролях на самых больших площадках, не меньших, чем спортивный стадион. Он брался помочь в организации выступлений.
МАРЛОН.  Мы уже подумывали о новых гастролях. Но мы не решили, кто будет заниматься рекламной и организационной деятельностью. Все еще было в начальной стадии, когда отец обратился к нам.
У ребят были сомнения по поводу новой работы с Джо, хотя он и старался завоевать их доверие. На встрече с потенциальным организатором и бухгалтером группы в доме Джеки Джо был в лучшей менеджерской форме. Когда организатор гастролей передал бухгалтеру чек на двести пятьдесят тысяч долларов, Джо резко бросил: „Отдай чек ему обратно!" Когда бухгалтер отказался, Джо схватил чек и разорвал его. „Эти гастроли принесут миллионы,— сказал он,— и на этот раз мы тоже хотим добраться до денег".
Вскоре после этого Джо проявил свою склонность к театральности, пригласив вальяжного организатора боксерских матчей, Дона Кинга, чтобы совместно с ним организовать гастроли. Кинг ухватился за эту возможность. „При бешеном успехе альбома Майкла эти гастроли могут принести десятки миллионов",— шумно радовался он. Это было именно то, что Джо хотел услышать.
Выбор Джо второго администратора был не менее удивительным. Он выбрал... меня. После переезда в Калифорнию мы с Джо заключили соглашение, вернее, Джо заключил его для нас обоих. „Ты займешься домом,— сказал он,— а я позабочусь о делах ребят. Я не думаю, что тебе нужна эта головная боль". Он был прав, она мне была не нужна. Все время, пока Джо исполнял обязанности менеджера ребят, я была вполне счастлива, оставаясь в тени.
Но теперь я была нужна Джо, Он чувствовал, что если я буду рядом, то ребята смогут рассчитывать на честную финансовую сделку и будут работать спокойнее.
Я сказала да. Эти гастроли обещали стать значительным событием в жизни.
Все ребята, за исключением одного, согласились работать с Джо. Воздержался Майкл. Он не был в восторге от поездки и объявил о своем отказе от гастролей. „Я обожаю быть на сцене,— сказал он.— Но мне не нравится другое, что обычно сопровождает гастроли. Я думаю, важно расти, и я делал это так долго, что иногда мне кажется, будто мне уже семьдесят лет. Мы дважды объехали вокруг света, играли для королей и послов. Пора двигаться дальше". Но я помнила и другое, я помнила, как он говорил в 1979 году: „Чего-то действительно не хватает, когда я не на сцене. Когда я долго не выхожу на сцену, у меня начинаются припадки, и я схожу с ума... Только на сцене я раскрываюсь. Я говорю себе: «Сцена — это мой дом, это место, где я должен быть... Я чувствую себя, таким свободным, не ограниченным ничем... Я почти могу ощутить вкус этого чувства. Я питаюсь им».
Веря, что при всей сдержанности Майкл все же мечтает о гастролях, я решила прибегнуть к мягкому убеждению. „Ты только представь себе участие в гастролях",— сказала я ему. Через несколько дней я снова вернулась к этому вопросу. Чувствуя его внимание, я сказала: „Майкл, я бы хотела, чтобы ты участвовал. Твои братья нуждаются в тебе".— „О'кей, мама,— ответил он.— Если ты так хочешь, я поеду".
Официальным спонсором гастролей стала фирма „Пепсико". В обмен на три с половиной миллиона долларов, которые компания выплатила за спонсорские права, Джексоны согласились сняться в серии телевизионных рекламных роликов для „Пепсико".
В январе 1984 года ребята начали сниматься в рекламных роликах в Шрайн Аудиториум под руководством Боба Джиральди (Джиральди работал с Майклом над его видео „Беги"). Ночью двадцать седьмого января камеры снимали исполнение ребятами „Билли Джин" с переделанным под рекламу текстом, как вдруг Майкл упал на пол: его волосы были в огне.
Я узнала о несчастье от знакомой, которая услышала об этом из сводки новостей по радио. „А я ничего не слышала",— нервно сказала я и тут же позвонила на площадку. „Майкл в машине скорой помощи, они везут его в больницу",— ответил мне человек, подошедший к телефону.
Я не могла поверить тому, что слышала. Я попросила к телефону Билла Брэя, который командовал службой безопасности Майкла. „Не волнуйтесь, это не так страшно,— сказал Билл.— С Майклом все будет в порядке".
Билл объяснил, что случилось. Майкл спускался по короткой лестнице во время вспышек магнезиевых осветительных бомб, и искры дождем сыпались на него. Незаметно от искры загорелись волосы. Майкл продолжал танцевать, спускаясь по ступенькам, пока внезапно не почувствовал жгучую боль в затылке. Он упал на пол, и ему моментально была оказана помощь.
Я вскочила в машину вместе с Латойей и Джанет, и мы помчались в Медицинский центр „Седаз-Синай" в Западном Голливуде. Мы появились на несколько секунд раньше, чем подъехала скорая помощь с Майклом. „Я в порядке",— сказал Майкл, когда его на каталке повезли в больницу.
Через два часа по требованию хирурга доктора Стифена Хёфлина Майкла перевели в больницу „Бротман Мемориал", в которой было ожоговое отделение. Как оказалось, он получил ожоги второй и третьей степени на участке головы размером с ладонь. Доктор считал, что Майклу здорово повезло. Могло быть гораздо хуже, если бы искры зажгли костюм. Доктор Хёфлин начал лечить Майкла антибиотиками и анальгетиками.
Майкл страдал как физически, так и эмоционально. Он понимал, что несчастный случай не произошел бы, если бы были приняты надлежащие меры безопасности. Две ближайшие осветительные бомбы взорвались всего в двух футах  от него.
Несмотря на травму и возбужденное состояние, Майкл шутил оттого, что впервые в жизни получил удовольствие от поездки на „скорой" с воющими сиренами. „Я мечтал об этом с раннего детства",— сказал он. О несчастье с Майклом писали все вечерние газеты. В тот вечер и весь следующий день сотни фанов приходили в вестибюль больницы с цветами, мягкими игрушками и другими подарками. Телефон больницы звонил непрерывно.
По просьбе Майкла Билл Брэй принес видеомагнитофон, и Майкл большую часть времени проводил, просматривая свои любимые видеозаписи. Он ни разу не заговорил об отказе от гастролей, более того, уже вечером следующего дня Майкл заявил, что готов ехать домой. Врач упрашивал его остаться в больнице еще на несколько дней, чтобы окрепнуть, но Майклу не нравилось, что людям из службы безопасности приходится охранять его палату, и он настоял, чтобы ему разрешили уехать.
Три месяца спустя, когда ожог зажил, Майкл вернулся в больницу для того, чтобы доктор Хёфлин смог удалить шрамы с кожи головы при помощи лазера и растянуть часть волос над обожженным участком. Операция была довольно болезненной, но со временем из этого получилось кое-что хорошее: ожоговый центр Майкла Джексона.
Майклу пришло в голову поделиться своим именем с ожоговым центром Бротмана после встреч с несколькими пациентами — собратьями по несчастью. Он был взволнован, видя, как страшно покалечены были некоторые люди, и ему хотелось им чем-нибудь помочь. Когда он уведомил „Пепсико" о своем желании, компания, которая, я уверена, со страхом готовилась к судебному иску Майкла, тут же согласилась пожертвовать центру полтора миллиона долларов. Так появился ожоговый центр Майкла Джексона.
Когда стало ясно, что Майкл совершенно здоров и готов выступить на гастролях, начались серьезные приготовления.
Но не все шло гладко. К тому времени Майкл нанял нового менеджера, Фрэнка Дилео, бывшего вице-президента по рекламе „Эпик Рекордз". Дилео начал проявлять острый интерес к деталям гастролей, так же как два адвоката Майкла, адвокат Джермена, два адвоката остальных ребят, бухгалтер группы, менеджер группы по кадрам и бизнес-менеджер группы.
Я поняла, что на „кухне" собралось слишком много „поваров", когда ребята предъявили мне свои претензии по поводу привлечения к гастролям Дона Кинга. Думаю, что кто-то из перечисленных лиц нашептал моим сыновьям плохое о Кинге из-за отсутствия у него опыта организации рок-турне.
Чтобы успокоить ребят, мы с Джо согласились поискать другого администратора. Наши переговоры с одним из претендентов были в самом разгаре, когда адвокаты ребят объединились и выдвинули требование выбора одного администратора. Внезапно гастрольные приготовления захлестнули споры.
Никогда не забуду одной встречи между адвокатами, Джо, Доном Кингом и мной. Мы сидели в офисе одного из адвокатов с полудня до пяти утра следующего дня, споря о том, как проводить турне. Мне казалось, что я никогда не смогу работать в таком бизнесе. „Это банка с пауками",— думала я. Мне было понятно, что адвокаты „проталкивались" на решающие роли в турне, чтобы раздуть свои гонорары.
— Слушайте,— сказала я как-то ребятам,— Если законники не будут поддерживать этот бардак, они не заработают. Они существуют не для того, чтобы все шло гладко.
— Парни, вы — братья,— добавил Джо.— Обговорите все сами. Юристы не должны даже присутствовать. Они должны вернуться в свои офисы и ждать, пока вы скажете им, что вы решили.
Но адвокаты остались. Джо, Дон Кинг и я поклялись драться.
— Если вы хотите забрать у нас это турне,— сказал Дон Кинг адвокатам,— вам  придется  заплатить нам.
Ему удалось выбить для нас троих пятнадцать процентов прибылей от гастролей. В свою очередь мы согласились на их большей частью формальное участие в гастролях.
Турне должно было начаться двадцать второго июня, но лишь в первую декаду июня представители мальчиков наконец наняли нового администратора. Как ни смешно, они выбрали человека, у которого было не больше опыта в организации рок-турне, чем у Дона Кинга. Это был Чак Салливан — владелец команды „Патриоты Новой Англии" в Национальной футбольной лиге. Через свои связи в лиге Салливан, однако, установил тесные взаимоотношения с персоналом стадионов по всей стране. Это был определенный плюс.
Кроме того, Салливан сделал предложение, от которого адвокаты не могли отказаться: он гарантировал Джексонам почти сорок миллионов долларов за право организации турне. Однако при кажущейся привлекательности этого предложения в нем была ловушка, о которой мы не догадывались. Чтобы выполнить это обещание и обеспечить солидную прибыль для себя, Салливану пришлось назначить очень высокие цены на билеты — тридцать долларов за место. Ребята не знали об этом до тех пор, пока бумаги не были уже подписаны. Салливан решил также, что поклонники должны заказывать четыре билета и посылать по почте в почтовом заказе сто двадцать долларов без гарантии определенной даты, места и даже самого билета.
Первоначально ребята хотели установить цену на билеты в пределах от двенадцати с половиной до двадцати долларов, без ограничений на количество заказываемых билетов. Так что они не были в восторге от билетной политики Салливана, как не были в восторге и фаны.
Хотя заказы поступали десятками тысяч, многие обвиняли ребят в алчности. Например, одиннадцатилетний мальчик из Техаса в открытом письме к Майклу, напечатанном в даласской газете, писал: „Как можешь ты, из всех людей, быть таким эгоистом?" Майкл был раздавлен, когда прочел письмо. На самом деле ведь своим участием в турне он только помогал своим братьям, которым гастроли были нужнее, чем ему.
Майкл просил администратора придумать другой, более справедливый способ продажи билетов (ограничение на четыре билета было после этого отменено). Кроме этого, он объявил, что пожертвует все деньги, заработанные во время турне, на благотворительные цели (Объединенный негритянский фонд колледжей, лагерь „Добрые времена" и фонд Т. Дж. Мартелла по исследованию лейкемии и рака были впоследствии названы в качестве получателей.)
Принимая во внимание всю предшествующую суету, казалось более чем забавным, что турне мальчиков и сопутствовавший ему студийный альбом носили название „Победа". Когда вечером шестого июля я рассматривала забитый зрителями стадион „Эрроухэд", я почувствовала, что мое раздражение событиями последних нескольких месяцев исчезает. Ночь была теплой, воздух насыщен электричеством. Я могу закрыть глаза v пережить все снова. Я слышу это: „Джексон! Джексон! Джексон!" Это — джексонмания. В зале есть ребята в одной перчатке с блестками, как у Майкла. Там же их родители. Там же — люди старшего поколения, некоторые из них — в креслах-каталках.
Я разговариваю с девочкой. „Знаете, моя младшая сестра болела пять лет,— говорит она.— Мы боялись что она умрет. Потом, во время одного из турне Джексонов, Майкл посетил ее в больнице. И она по-прежнему с нами. Мы думаем, что визит Майкла очень помог".
Наконец наступает время представления. После номера, в котором Рэнди, одетый рыцарем, размахивает мечом, от которого бешено отскакивают лазерные лучи, появляются ребята. Они появляются на верху платформы, медленно поднимающейся из глубины сцены. Прожектора перед и за ними слепят глаза. Достигнув сцены, они начинают подниматься среди искусственного дыма по лестнице на другую платформу. Я слышу каждый шаг: „кланк! кланк! кланк!" Этот звук доносится из ста динамиков, установленных в двадцатиметровых башнях по обеим сторонам сцены.
Теперь они идут к зрителям, каждый — в солнцезащитных очках. Вот они остановились, стоят с минуту, все в ряд, затем в унисон поднимают правые руки и снимают очки. Забавно! Майкл подает сигнал, выбросил руку в перчатке. Начинается танец, группа поет „Хочу начать что-нибудь". Шоу началось!
Я смотрю вниз со своего места на осветительной вышке и фокусирую взгляд на каждом из моих мальчиков по очереди.
Джеки недавно повредил колено, играя в баскетбол, и не может выступать, поэтому Рэнди пытается заменить его. Рэнди — атлетический тип. Расхаживая по сцене, он демонстрирует свои мускулы. Тито слегка расслаблен. Весело смотреть, как он двигается, потому что он не танцор. Братья постоянно твердят: «Ты должен двигаться». И вот он, со своей гитарой, пытается танцевать и играть. Марлон танцует нон-стоп, наслаждаясь каждой секундой. Джермен ведет себя как бы отстранение. Он немного танцует.
Майкл! Он поет, танцует, делает все как обычно. Где он берет всю эту энергию?! Я думаю о том, как часто он говорил своим братьям: «Если вы собираетесь делать шоу, вы должны делать по-настоящему хорошее шоу. Его нельзя делать вполсилы".
Концерт состоит из шестнадцати частей. Они варьируются от попурри из песен „Джексон Файв" до песен из альбомов Майкла „От стены" и „Триллер" и до трех соло Джермеаа.
Пока я впитываю каждую ноту, каждый жест, каждое движение, я поневоле совершаю путешествие назад к тем дням, когда каждый из моих мальчиков был ребенком и я держала их на руках, когда мы жили в Гари... Кажется, это было совсем недавно!
Я обвожу взглядом зрителей — море людей — сорок пять тысяч! Многие из них стоя кричат. Я говорю себе: „Вот он — результат всех тех лет, которые мы посвящали мечте".
Чувству, пережитому мною на стадионе „Эрроухэд" суждено было повторяться вновь и вновь в течение пятимесячного турне.
ТИТО. Турне „Виктори" было таким, что я не хотел, чтобы оно кончалось. При ограниченном количестве выступлений каждый концерт без исключения был особенным.
Каждый концерт был праздником не только для членов семьи, для друзей, но и для нескольких сотен людей, обслуживающих гастроли, включая рабочих и чиновников. Мальчики проследили за тем, чтобы арену под огромной сценой превратили в портативную дискотеку под названием „Мистер Лакиз", в честь той маленькой таверны в Гари, в которой они исполнили; свой первый профессиональный номер. Во время выступлений они иногда проскальзывали на арену вниз, чтобы потанцевать. С детским озорством они забирались на сцену, а между тем летом 1984 года Джеки было уже тридцать три года (хотя Джеки не мог выступать, он присутствовал на всех концертах), Тито — тридцать, Джермену — двадцать девять, Марлону — двадцать семь, Майклу — двадцать пять и Рэнди — двадцать два.
Я была свидетельницей одной из их выходок в гримерной. Ребята узнали, что начальник из службы безопасности, Билл Брэй, направляется к ним, и решили подготовить для него „встречу". Они набрали с подноса фруктами виноградные гроздья и заняли „стратегические позиции" по всей комнате. Когда Билл вошел в комнату, ребята крикнули: „Огонь" — и об- стреляли его дождем из зеленых и красных „пуль".
Когда я видела, что мальчики слишком „разбаловались", я с ними „разбиралась". „Такое поведение выставляет меня как вашу мать в плохом свете!" — говорила я им. Но я понимала, что им надо расслабиться перед и после представления.
К несчастью, приходилось много времени тратить на дела, связанные с гастролями. Турне „Виктори" продолжало оставаться „головной болью" во многих отношениях.
МАРЛОН. Мучения до и после выступлений изматывали нас. Никакие гастроли не доставляют удовлетворения, если они связаны с бизнесом. Концерты „Виктори" были хуже, чем большинство других, потому что, когда денег больше, больше и алчных людей.
Как только гастроли начались, основной драмой за сценой стала продолжавшаяся суета администратора Салливана, стремившегося обеспечить для себя прибыль. Площадки для выступлений выбирались в зависимости от финансовых уступок от владельцев стадионов. Меняющаяся программа выступлений укрепила некоторых людей во мнении, что гастроли были обираловкой.
Ребята выворачивались наизнанку, чтобы угодить Салливану. Они согласились продлить турне до поздней осени, расширив его с тридцати девяти концертов в четырнадцати городах до пятидесяти в двадцати городах. Они также согласились в октябре исключить из контракта с Салливаном „условие о непроданных билетах". В условии говорилось, что Салливан должен выплатить Джексонам семьдесять пять процентов номинальной цены каждого билета, проданного или нет. Так как к тому времени не каждое выступление на стадионе было аншлагом, Салливан стал жаловаться ребятам, что он теряет деньги.
В декабре состоялись кульминационные концерты „Виктори" на стадионе Доджера в Лос-Анджелесе. Всего было шесть выступлений, билеты полностью были раскуплены.
Когда осела пыль от последней разобранной части сцены, ребята, Джо и я начали анализировать итоги турне и думать о перспективах. Да, турне принесло нам немало огорчений, но было и чувство глубокого удовлетворения программой. Крики, восторги, овации — все это говорило о том, что ребята работали хорошо. Конечно, и заработанные деньги доставляли удовольствие. Общий доход превысил пятьдесят миллионов долларов, побив предыдущий рекорд в тридцать миллионов долларов, установленный „Роллинг Стоунз" в 1981 году.
Преуспел и альбом мальчиков, сопутствовавший гастролям. Он разошелся в количестве двух миллионов экземпляров. Сингл „Состояние шока", с записью дуэта Майкла и Мика Джэггера, попал в первую десятку. Это их лучший альбом „с тех пор, как Майкл расстался с пеленками",— писал лос-анджелесский критик.
Я думаю, успех „Виктори" был настоящей победой таланта и настойчивости.
А теперь пришло время передохнуть, Для Майкла это означало возвращение в наш дом в Энсино, в его убежище, к тому времени, пожалуй, наиболее известное жилище знаменитости к Западу от Грэйслэнда.
Глава 19. ДОМА
Когда двадцатитрехлетнего Майкла спросили в 1981 году, думает ли он уехать, чтобы жить отдельно, он ответил: „О, нет. Я думаю, я бы умер один. Я был бы так одинок". На следующий год он дал понять, что собирается оставаться дома по меньшей мере еще, несколько лет. И вдруг совершенно неожиданно объявил мне: „Мама, я думаю, пора подумать о новом доме".
К тому времени мы уже жили в нашем доме в Энсино одиннадцать лет. Это было не очень по-калифорнийски: жители Лос-Анджелеса переезжали каждые несколько лет. Поэтому я была готова к перемене обстановки.
Майкл, Латойа, Джанет, Джо и я осмотрели несколько домов. Но мы были шокированы высокими ценами. Мы поняли, что недвижимость в Лос-Анджелесе изрядно подорожала после 1971 года.
„Зачем переезжать?— пришли мы к заключению.— Лучше перестроить!" Мы решили обновить наш дом, добавив третий этаж для спален.
Нам понравились планы перестройки, выполненные архитектором. Поскольку он был также строителем по контрактам, мы наняли его для работы над домом. Но, к нашему отчаянию, он снес весь дом и залил новый фундамент! „Вы называете это «перестройкой»?" — спросила я его. Мы его уволили. Однако нам не оставалось ничего другого, как следовать его плану. Мы наняли другого строителя для продолжения работы.
Пока дом строился, Майкл, Латойа, Джанет и я переехали в многоквартирный дом поблизости, которым мы владеем. Джо остался в небольшом домике на нашем участке, чтобы помогать охранять его от непрошеных гостей. Тем не менее, когда прошел слух о строительстве, на нашей территории происходили разные случаи. Были украдены несколько золотых дисков ребят, некоторые другие вещи.
В один прекрасный день Майкл, Латойа, Джанет и я застали мародерство в полном разгаре, Я не знаю, кто был больше напуган — мародеры или мы. Они бросились в одну сторону, перелезая через стену, в то время как мы понеслись в противоположном направлении — назад, к машине. После этого мы решили нанять круглосуточный штат охраны. Работники охраны находятся постоянно при нашем доме и сегодня.
Наконец в 1983 году наш дом был закончен и мы смогли въехать в него.
Поскольку Майкл оплачивал полную стоимость нового дома, при его строительстве учитывались прежде всего его пожелания. Например, это была его идея — построить дом в стиле „английских Тюдоров". Мне не нравятся Тюдоры, но я уступила ему, когда он согласился сделать много окон. В результате получился очень веселый „Тюдор" — один из самых веселых из всех когда-либо построенных!
Так как Майкл был большим поклонником „Диснейлэнда", многие из его идей были навеяны Диснеем. Он был так помешан на Диснее, что даже хотел отвести одну из комнат на первом этаже для мини-аттракциона „Пираты Карибского моря"! Он дошел до того, что проконсультировался с техником „Диснейлэнда" по поводу этого проекта. „Там будет стрельба, пушки, ружья,— сказал он репортеру.— Пираты будут визжать... У меня будет освещение, звук и все остальное".
Когда я услышала об этом диснеевском „мотиве", я решила вмешаться.
— Мы не можем этого сделать. Майкл,— сказала я.— Это уже немного чересчур.
— Мама, я хочу, - настаивал он.
— Ну, пожалуйста, мы не можем. Позволь мне сделать из этой комнаты столовую.
В конце концов Майкл согласился, но был разочарован. Зато он с радостью принял две мои идеи по поводу его спальни.
В его комнате был очень высокий потолок. Я предложила построить там второй этаж с камином и второй ванной. Майкл поставил в этой ванной парикмахерское кресло.
Кровать «Мёрфи» для Майкла была тоже моим изобретением. «На чем ты собираешься спать, если заболеешь?» — ворчала я, после того как Майкл объявил, что намеревается спать в спальном мешке, чтобы у него было больше места для упражнения в танцах. Кровать «Мёрфи» складывалась и в собранном виде представляла собой деревянную панель. Никто даже не догадывался, что она есть.
Но самой лучшей моей идеей было создание общей комнаты наверху. Я боялась, что, так как у каждого будет своя спальня и телевизор, мы не станем проводить достаточно времени вместе по вечерам. Общую комнату все мы полюбили с первого же вечера. Мы вместе смотрели телепрограммы, играли в различные настольные игры, включая мои любимые — „Скрэбл" и игру, придуманную Майклом (в этой игре один игрок выбирает две буквы, а другие играющие пытаются подобрать имя знаменитости, начинающееся и кончающееся этими буквами).
Дом имел наверху зал для гимнастических занятий, внизу — комнату для игр с новейшими видеоиграми, тридцатидвухместный кинотеатр, рядом с передним холлом находилась комната трофеев детей. Майкл взялся украсить стены и шкафы комнаты трофеев мемориальными дощечками, наградными статуэтками, золотыми и платиновыми дисками, обложками журналов, ключами городов, дисками с картинками и самой впечатляющей „наградой" - шестифутовой по длине диорамой „Белоснежка и семь гномов", подаренной Майклу „Диснейлэндом" за бесплатную рекламу.
Комната трофеев была не единственной, к украшению которой Майкл приложил руку. К тому времени он уже стал серьезным коллекционером, особенно его интересовали античная европейская скульптура и богато украшенные бронзовые и золотые часы. Эти произведения искусства украсили гостиную и прихожую. „У меня такое чувство, будто я живу в музее",— сказала я Майклу. Но он так гордился всеми этими вещами, так любил их, что установил направленные светильники на потолке, с тем чтобы ночью, когда в комнатах было темно, они освещали все это богатство. Было очень эффектно, но меня это пугало. „Включи свет!" — кричала я, пытаясь найти дорогу вниз. Я не была до конца сторонницей и некоторых других идей Майкла. Например, в общей комнате над камином он установил огромные часы, которые буквально подавляли меня. В той же комнате в одной из стен он расположил витраж, изображающий замок. Я боялась, что комната будет выглядеть как церковь.
Каждый раз, когда я спрашивала Майкла о его приобретениях, он отвечал: „Доверься мне, мама, это будет необыкновенно красиво". Так он был уверен в своих вкусах. Но что касается витража, то Майкл оказался прав — это было очень красиво, особенно когда светило солнце.
Майкл, конечно, считал, что его идеи лучше моих. Именно поэтому он не мог относиться хорошо к картине с изображением маленькой девочки, которую я повесила в столовой. „Каждый раз, когда я смотрю на эту девочку,— сказал Майкл однажды,— мне кажется, будто она косо смотрит на меня". Я внимательно рассмотрела лицо девочки, она действительно была немного косоглазой, и я признала правоту Майкла: „Знаешь, Майкл, ты прав насчет глаз маленькой девочки". Вскоре после этого я заметила, что картину убрали. На ее место Майкл повесил изображение маленького мальчика.
У Майкла был один проект, который он решил сохранить в тайне. „Не поднимайся на чердак",— говорил он мне. Чердаком мы назвали две маленькие комнаты над гаражом, в которых он работал. Майкл дал понять, что готовит нам сюрприз.
Наконец однажды он сказал: „Я хочу, чтобы пришла вся семья. Мы будем праздновать. Я хочу показать, что я сделал на чердаке". Нас не пришлось упрашивать. Джо и другим детям, как и мне, не терпелось узнать о таинственном проекте Майкла.
Он работал над чердаком до последней секунды. Даже когда в назначенный день мы все собрались в столовой, подкрепляясь закусками, которые повар Рэйн приготовил для нас, Майкл все еще давал указания рабочим, трудившимся над осуществлением его проекта. Что-то, наверное, не получалось, потому что в какой-то момент я увидела Майкла в слезах. Но, очевидно, проблема все же была решена.
Наконец Майкл появился в столовой. Попросив общего внимания, он объявил: „У меня для вас сюрприз". Затем он молча повел нас к двери, ведущей на чердак. Мы поднялись наверх. Не знаю, кто из нас был последним, но ему, наверное, не терпелось поскорее увидеть то, что приготовил для нас Майкл. Каждый, кто достигал вершины лестницы, издавал возглас изумления или присвистывал.
Мы увидели, что обе комнаты превратились в своеобразный музей фотографий из жизни семьи Джексонов. Увеличенные фотографии заполняли каждый свободный дюйм площади стен.
„Сделать снимок,— гласила надпись на табличке, которую Майкл прикрепил к стене,— это остановить мгновение, остановить время. Сохранить, какими мы были, какие мы есть. Говорят, фотография произносит тысячу слов. Поэтому с помощью этих фотографий я воссоздам чудесные, волшебные моменты наших жизней..."
Майкл взял фотографии и из моей личной коллекции. Однажды, когда меня не было поблизости, он пробрался в мою комнату, подобрал ключ к чемодану, в котором я их хранила, и взял то, что ему было нужно.
РЕББИ. Мы все были поражены и тронуты. Майкл следил за нашей реакцией. Очевидно, ему важно было, чтобы нам понравилось то, что он сделал.
В 1985 году Майкл начал украшать чердак своими личными вещами, превратив его в нечто среднее между галереей семьи Джексонов и музеем Майкла Джексона. Среди экспонатов находилась коллекция его гастрольных пиджаков с блестками, каждый из которых был заключен в плексигласовый футляр с этикеткой, рассказывающей о событии (событиях), в связи с которым он его надевал, например: турне „Виктори" в Канзас-Сити; первое выступление; „звезда" на голливудской дорожке славы. В одном из плексигласовых футляров Майкл разместил набор своих фирменных перчаток в блестках. Среди экспонатов была и коллекция восковых фигур Майкла Джексона: одну из них Майклу подарило издательство „Книги мировых рекордов Гиннесса", другую—музей восковых фигур „Мувилэнд"  и третью — Музей восковых фигур мадам Тюссо в Лондоне. Они были размещены в различных углах комнат.
Майклу нравилось бывать на чердаке. Он разместил там свою стереосистему и переносной танцевальный пол и танцевал “среди воспоминаний". Чердак стал его любимым убежищем после того, как он вернулся с гастролей „Виктори".
Но он любил и свою двухэтажную спальню, и игровую комнату, и кинотеатр, и гимнастический зал, и задний двор, где держал зверинец, включая лам Лук и Лолу, оленей Принца и Принцессу, павлинов Уинмэ и Спринг.
„Я собираю все это внутрь,— сказал он во время строительства дома,— для того, чтобы мне никогда не приходилось выходить наружу".
Глава 20. СПОКОЙНАЯ РАБОТА
Я поняла, как тяжело Майклу быть среди публики, когда во время одного из перерывов в турне „Виктори" мы посетили с ним „Мир Диснея". Слух о том, что суперзвезда Майкл Джексон находится в парке развлечений, распространился по его огромной территории как лесной пожар: прежде чем мы успели сообразить, что происходит, мы уже были окружены морем людей. В конце концов службе безопасности „Мир Диснея" пришлось прокладывать для нас дорогу из парка.
Майклу достаточно было взглянуть на показываемых камерой внутреннего обзора фанов, толпящихся снаружи у ворот в любой час дня и ночи, чтобы вспомнить, что каждый раз, когда он решится покинуть дом, он рискует быть атакованным. Когда же Майкл все-таки решался выйти «туда, наружу», он прибегал к маскировке.
К 1985 году Майкл собрал коллекцию предметов, изменяющих внешность, забавные зубы, выставляющие напоказ большую часть десен, накладные усы, очки, разные шляпы, подкладки, вставляемые за щеки, надувной костюм.
Однажды я была напугана, увидев на кухне толстого мужчину с усами и в шляпе.
— Что вы здесь делаете?— возмущенно спросила я, решив, что этот тип был поклонником, которому как-то удалось проскользнуть мимо охраны.
— Мама, ты меня не узнаешь! — пропищал с восторгом знакомый голос.
Так состоялось мое знакомство с „толстым костюмом" Майкла. Он надевал этот костюм и использовал некоторые предметы для маскировки лица, когда отправлялся на службу в церковь. Однако вскоре он понял, что не всех можно так легко одурачить, как свою мать.
— Знаешь, кто по-прежнему узнает меня? — спросил он как-то, пораженный.— Дети!
Майкл обычно сам водил машину. Он получил водительское удостоверение в 1981 году, в возрасте двадцати трех лет. Сначала он не хотел учиться водить машину.
— Я просто вызову шофера, когда мне нужно будет выбраться,— сказал он, когда я  начала „пилить" его по поводу получения прав.
— А представь, что ты находишься где-нибудь и твоему шоферу делается плохо?— аргументировала я.
Наконец он уступил и начал брать уроки. Научившись водить машину, Майкл решил, что ему это все-таки нравится. Первый раз, когда он взял меня и Латойю с собой на прогулку, он отважился поехать вверх до Малхолланд-Драйв — вьющейся дороги в Голливуд Хиллз. Ощущение было ужасное!
— От напряжения у меня ломило шею и болели ноги,— жаловалась Латойа впоследствии.— Я была так напугана!
Я тоже была вся в напряжении. Майкл ехал очень быстро. Кроме того, у него, как, впрочем, и у меня, была привычка подъехать почти вплотную к автомобилю, стоящему впереди, и остановиться.
Майкл стал выезжать один.
— Ты не должен ездить один, -- говорила я ему, - Возьми с собой Билла Брэя.
Начав водить, Майкл утверждал, что никогда не выедет на автострады. Он считал их слишком опасными. Каково же было мое удивление, когда однажды он вывез нас на развязку автострады.
Как-то раз в Ван-Найсе его остановил полисмен. Он не узнал Майкла, который был загримирован. „Похоже, что машина краденая",— сказал он. Майкл вежливо объяснил, что он владелец этой машины. Но офицер сделал по-своему, проверил машину и выяснил, что у Майкла просрочен купон. Не успел Майкл опомниться,, как он уже сидел в тюрьме Ван-Найса! Билл Брэй освободил его под залог. Я даже не знала, что случилось, пока он не вернулся домой.
Но этот случай не очень огорчил Майкла. Он утверждал, что был счастлив узнать, что такое тюрьма. Майкл слишком много работал в последние годы, поэтому мне было понятно его стремление развлечься после турне „Виктори", хотя большая часть этих развлечений проходила дома. Вне дома было беспокойно и небезопасно.
Иногда он любил поиграть в хозяина. Отказавшись от попыток завести друзей своего возраста, он все более тянулся к людям младше или старше его. Майкл выразил свою любовь к детям в словах: „Они не носят масок". Чтобы доставить удовольствие юным гостям, он даже хотел обзавестись кондитерской с содовым фонтанчиком.
Среди юных поклонников Майкла было немало серьезно больных. Они писали ему. За день до визита кого-нибудь из них Майкл сам звонил ребенку и брал у него „заказ" на ленч или кино. Как бы ни был болен ребенок, Майкл всегда оставался веселым во время его (или ее) визита. Но иной раз, когда ребенок уходил, Майкл давал волю слезам.
Если у него был свободный час, Майкл встречался с фанами, дежурившими у наших ворот. Однажды один из охранников передал ему три больших конверта, которые принесли четыре школьницы. Майкл вскрыл конверты и вынул тетрадные страницы. Он был поражен, увидев слова: «Я люблю тебя, Майкл» написанные десять тысяч раз на сто восемьдесят одной странице.
В следующий момент девочки уже сидели в нашей гостиной. Майкл сказал им, что он тронут их вниманием. Спросив, сколько времени у них это заняло (семьдесят два часа), он провел их но комнате трофеев, фотогалерее и заднему двору.
По-прежнему очарованный кино, Майкл особенно любил общество актеров. Одной из первых кинозвезд, с которой он познакомился, была Джейн Фонда. В 1981 году Джейн пригласила его на съемочную площадку фильма „На золотом озере". Вспоминая об этой встрече, Майкл сказал: „Мы просто говорили, говорили обо всем — о политике, философах, расизме, Вьетнаме, актерской игре... Для меня это было лучшим образованием». Он был хорошо знаком со многими другими актерами. Среди них особенно хочется вспомнить Катарину Хепбёрн, Марлона Брандо, Элизабет Тэйлор, Фреда Астэра и Грегори Пека. Все они были гостями Майкла.
Я немного нервничала по поводу того, как пройдет первый званый вечер Майкла. „Он никогда раньше этого не делал,— думала я.— Интересно, как это все получится". Но Майкл оказался хорошим хозяином.
Он тщательно планировал свои обеды. Когда гости прибывали, Майкл провожал их в гостиную, где угощал соками и вином. Затем он показывал им наш дом и участок. После этого все садились за стол. Обед приготавливал повар Майкла. После обеда он показывал только что вышедший в прокат фильм.
Однажды в самой середине просмотра фильма отключилось электричество. Майкл был так смущен, что на следующий день поручил Биллу Брэю купить генератор, с тем чтобы этого больше не случилось.
— Мама, мы всегда рады видеть тебя с нами,— заметил как-то Майкл, давая обед.
Но я отказывалась присутствовать на обедах. Я всегда старалась спрятаться в свою комнату наверху и быть в постели еще до приезда первого гостя.
Но однажды я не успела спрятаться. Без предупреждения Майкл вошел с Юлием Бриннером. В душе я очень рассердилась на Майкла, но перед Бриннером своего недовольства не показала.
Мистер Бриннер оказался очень приятным человеком. Когда они ушли, я больше сердилась на себя за свою стеснительность, чем на Майкла за то, что он застал меня врасплох.
Что меня удивляло в Майкле в этот период? Когда я видела его с Юлием  Бриннером, Марлоном  Брандо или с кем-нибудь другим, он был мягким, задушевным, зрелым человеком. Ho когда он развлекал своих племянников и племянниц, он становился настоящим ребенком. Директор „В.3." заметил это лучше других, когда сказал: „Майкл — один из тех  последних живущих невинных, которые полностью контролируют свою жизнь. Я никогда не встречал никого, похожего на него".
В 1985 году Майкл работал совместно с Лайонелом Ричи над песней „Мы — это Мир", принимал участие в ее записи. Доход от песни и пластинка был передан в помощь голодающим Эфиопии. В 1986 году „Мы - это Мир" завоевала призы Грэмми как лучшая запись года, лучшая песня года, лучшее поп-выступление дуэтом или группой и лучшее музыкальное видео.
В 1985 году после десятимесячных переговоров Майкл купил на сорок семь миллионов долларов четыре тысячи песен из музыкального каталога „Эй-Ти-Ви", включая двести пятьдесят одну совместную работу Джона Леннона и Пола Маккартни.
Интересно, что именно Пол подал Майклу идею вкладывать деньги не только в искусство, но и в песни. Это произошло во время визита Майкла к Полу в Шотландию. Когда Пол показал ему свою коллекцию песен, Майкл поразился ее богатству и... почувствовал вдохновение.
Пол тоже хотел купить каталог „Эй-Ти-Ви", но вышел из торгов задолго до Майкла. Надеюсь, покупка Майкла не повлияла на их дружбу. Обладание каталогом „Битлз" принесло со временем Майклу миллионы ежегодных- прибылей.
Вложение капитала — одна из любимых тем Майкла в разговоре с нами. „Джо Луис заработал кучу денег, а умер нищим. Я не хочу, чтобы это случилось и со мной,— говорил он Джону X. Джонсону, представителю „Джонсон Пабликэйшнз", издателю „Эбени энд Джет".— Не поделитесь ли вы со мной, в чем ваш секрет, как вам удается поддерживать успешный бизнес в течение многих лет?"
К 1986 году работа Майкла стала все чаще уводить его из дома. Он работал совместно с Фрэнсисом Фордом Копполой и Джорджем Люкасом над „Капитаном Эо" — пятнадцатиминутным фильмом „Диснейлэнда" и „Мира Диснея". Майкл играл роль молодого героя, который приносит свет и красоту на печальную планету, управляемую злобной королевой.
В августе 1986 года он приступил к записи своего следующего альбома. Сочинение песен для альбома было самым серьезным его занятием сразу после окончания турне „Виктори". Я помогала ему в создании одной из тем.
— Я хочу, чтобы ты написал песню с как бы шаркающим ритмом,— сказала я ему однажды, пытаясь напеть то, что было у меня на уме.
— Я думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду,— сказал он, кивая.
Неделю или две спустя Майкл сыграл мне песню, которую он написал.
— Это в точности то, о чем я говорила! — воскликнула я.
— Я знаю,— улыбнулся Майкл.
Песня называлась „Ты заставляешь меня почувствовать".
Однако Майкл отказался проиграть мне другие песни, над которыми он работал.
— Пожалуйста, дай мне послушать, пожалуйста, дай послушать,— просила я.
— Нет, мама, подожди, пока выйдет альбом,— отвечал Майкл.— Ты удивишься.
Однако Майкл с удовольствием говорил о своих надеждах, связанных с альбомом. Он ожидал, что новый альбом станет бестселлером всех времен.
Глава 21. „КОНТРОЛЬ"
Пока Майкл работал, Джанет Джексон выпустила свой третий альбом — „Контроль" (1986 год), имевший большой успех.
Я поощряла своих дочерей в шоу-бизнесе, понимая, что каждая из них имеет способности к пению и танцам. К тому же мне не по душе была мысль, что одни мои дети зарабатывают кучу денег, тогда как другие не зарабатывают ничего. Я не хотела видеть девочек несчастными.
Профессиональный дебют Джанет и Латойи состоялся в 1974 году во время семейного выступления в Лас-Вегасе. Позже, когда Джексоны выступили с тем же шоу и в Нью-Йорке, дебютировала Ребби. Мы с Джо позаботились также о том, чтобы девочек включили в летний 1976 года телесериал Джексонов.
Джанет первой из девочек удалось кое-чего добиться и именно благодаря участию в этой весьма популярной программе. Норман Лир, создатель программы „Все в семье", пригласил ее для прослушивания на роль Пеппи в своем сериале „Добрые времена".
Во время трехлетней работы Джанет в „Добрых временах" мы с Джо постоянно думали о том, как устроить карьеру Латойи и Ребби. Одной из наших идей было сформировать группу из Джанет, Латойи и Ребби. В 1980 году, когда Джанет начала сниматься в роли Шарлины в сериале „Разные черты", Латойа первой из моих девочек выпустила альбом „Латойа Джексон".
Это была идея Джо — попробовать ее в звукозаписи. В то время Латойа переживала период душевных исканий. Она бросила колледж, где изучала коммерческое право, и не знала, чем заняться в жизни, Когда Джо предложил ей записать альбом, она колебалась. Но Джо настаивал, и она в конце концов согласилась.
Альбом был тщательно записан. В записи участвовали Стиви Уандер, Рэй Паркер Младший и ударник „Роллинг Стоунз". Майкл подарил Латойе одну из своих песен — „Ночной любовник", которую он сам аранжировал и продюсировал. Но ни „Ночкой любовник", ни второй сингл альбома — „Если ты чувствуешь страх" — не имели успеха, и „Латойа Джексон" недолго оставалась в списках.
Но Латойа не была обескуражена. В 1981 году она начала работать в нашей домашней студии над новой партией песен для своей следующей пластинки. Джанет согласилась оказать ей услугу и пропеть подголоски в некоторых записях. Она также записала свою собственную версию одной из песен, чтобы поделиться с Латойей своими мыслями о том, как нужно исполнять ведущий вокал. Эта запись произвела на меня сильное впечатление.
В 1982 году фирма „Аэндм Рекордз" заключила договор с Джанет. Она стала второй из моих дочерей, выпустившей альбом.
Никто из братьев и сестер не принимал участия в записи „Джанет Джексон". Так решила сама Джанет. „Это говорит о том, что я могу сделать кое-что сама,— сказала она. - Люди будут покупать альбом не потому, что в нем принял участие Майкл". Успех „Джанет Джексон" был неплохим для первого альбома. Разошлось более двухсот пятидесяти тысяч экземпляров. Но ни один из синглов („Молодая любовь" и „Скажи да") не достиг высокой популярности.
При подготовке „Улицы Мечты" - своего второго альбома — Джанет воспользовалась песнями и продюсерским талантом Майкла и Марлона, но этот альбом не имел такого успеха, как первый.
Неожиданно Джанет оказалась на перепутье. Ко всему прочему в этот момент она переживала драматические перемены в своей личной жизни.
РЕББИ. Мама была с братьями в турне „Виктора". Джанет, оставшаяся дома одна, недавно окончила среднюю школу. Ее одиночество разделял друг детства Джеймс Дебардж. И вдруг я узнала, что Джанет бежала с Джеймсом в Мичиган, откуда он родом. Я услышала об этом по радио.
Джо позвонил мне и сообщил новость, которая меня ошарашила. Зная, как Майкл любит Джанет, я не сообщила ему об этом, боясь огорчить. Но он все равно узнал и был шокирован.
Семья беспокоилась не только из-за слишком раннего замужества Джанет (ей в это время было восемнадцать лет), но и из-за Джеймса: по слухам, он употреблял наркотики.
Джанет отказывалась верить этим слухам до замужества с Джеймсом. Но вскоре это стало очевидно для всех, включая Джанет. У Джеймса действительно были серьезные проблемы в этом плане. Мы пытались помочь ему, но проблема оставалась. Я переживала за них обоих, за нашу семью. Никто из Джексонов не употреблял наркотиков. Мы не разрешаем этого и своим работникам. «Джан, ты не можешь продолжать так жить,— сказала я наконец Джанет.— Наркотики не соответствуют нашему имиджу".
РЕББИ. Однажды наступил переломный момент. Джанет и Джеймс были на прогулке, внезапно Джанет потеряла сознание и была срочно отправлена в больницу. Она через столько прошла, пытаясь спасти Джеймса, что ее собственное здоровье оказалось в опасности...
Джанет согласилась подать на развод в 1985 году, хотя ей было нелегко. Она по-прежнему любила Джеймса. Я разделяла ее боль.
ДЖАНЕТ. Мама всегда была рядом, когда я чувствовала себя одиноко и тоскливо. „Не держи этого внутри,— говорила она мне.— Выпусти это, пусть уходит. Жизнь бывает такой иногда. Тебе просто нужно научиться справляться с этим". Слышать, как она говорила эти успокаивающие слова, обнимая меня, значило для меня очень много.
Джанет в это время поддерживал старый друг семьи — Джон Макклэйн. Он был новым старшим вице-президентом „А энд М Рекордз" по звукозаписи. Когда-то он ходил в школу вместе с моими старшими сыновьями и провел много вечеров в нашем доме. Джанет была для него как младшая сестра.
Пока Джанет готовилась к работе над записью, беря уроки вокала и танцев, Джон решал самую важную задачу — искал подходящего продюсера. Он сделал смелый выбор, остановившись на Джимми Хэррисе и Тэрри Льюисе.
Как члены группы „Тайм", основанной в Миннеаполисе, Хэррис и Льюис являлись протеже „Принца". Покинув группу, они начали постоянно писать и продюсировать для других черных исполнителей. К 1985 году они сделали себе имя в музыке благодаря работе с „С. О. С. Бэнд", „Клаймэх", „Чернил Лини" и „Черелл". Однако за пределами этого круга они были малоизвестны, так что их выбор был со стороны Джона Макклэйна азартной игрой.
Джо нервировало требование Хэрриса и Льюиса, чтобы Джанет записывалась на их студии „Флайг Тайм" в Миннеаполисе, а не в Лос-Анджелесе, где Джо мог наблюдать за записью. Какое-то время Джо сопротивлялся.
Джон решил эту проблему по-своему. Он потребовал от Джо, чтобы тот разрешил Джимми и Тэрри поступать, как они считают нужным, аргументировав это тем, что изменение обстановки благотворно скажется на Джанет. Позднее Джон вспоминал: «Джо дал добро, но если бы ничего не вышло, он бы набросился на меня".
Итак, в августе 1985 года, в сопровождении своей подруги Мелэни Эндрюс, девятнадцатилетняя Джанет покинула дом для записи альбома „Контроль". Она поехала, не зная, какие песни будет записывать, Джимми и Тэрри этого тоже не знали.
Первую неделю в Миннеаполисе они только разговаривали. „Мы «забрались» в ее голову,— сказал позже Тэрри Льюис,— чтобы узнать, что она умеет делать, что хочет сказать, где хочет быть, кем хочет быть". Джанет дала понять, что ей хотелось бы принимать участие в выборе песен, которые она записывала. „На этот раз я собираюсь сделать так, как я хочу",— заявила она.
Любопытно, но этим словам суждено было стать строчкой в песне „Контроль", которую Джанет написала совместно с Джимми и Тэрри. Эта строчка задала не только свободный, но и самоуверенный, даже неприличный тон всему альбому. Альбом включал еще шесть совместных вещей, в том числе „Гадкий", „Что ты сделал со мной недавно" и „Что я о тебе думаю". Джанет, Джимми и Тэрри не только совместно написали семь из девяти песен альбома, но и совместно их продюсировали. Джанет также играла на цифровых клавишах, синтезаторах, цифровом пианино и цифровых колоколах. Участие во всех музыкальных решениях соответствовало напористому стилю Джанет.
К концу 1985 года она сумела оправиться от своего замужества и стать прежней веселой Джанет. Это было для всех нас большой радостью, „Контроль" вышел в январе 1986 года.
— Люди будут шокированы, когда это услышат,— сказала Джанет.— Это так отличается от того, что я делала раньше!
Песня „Что ты сделал со мной недавно" — первый сингл альбома — стала хитом первой десятки. В первую десятку попали также второй сингл („Гадкий"), третий („Контроль") и четвертый („Когда я думаю о тебе"). До альбома „От стены" Майкла ни одному исполнителю не удавалось добиться, чтобы четыре хита одного альбома попали в первую десятку. Теперь двое из членов одной семьи достигли такого успеха.
Со временем „Контроль" стал первым в списке популярности альбомов „Биллборда". Альбом разошелся по всему миру.
Джанет была очень довольна своим успехом. Но в отличие от Майкла, который буквально прыгал от радости при хороших новостях о какой-либо из его записей, Джанет не демонстрировала своих чувств. Майкл выказывал больше восторгов по поводу ее альбома, чем она сама.
Майкл был дома в тот вечер, когда Джанет впервые показала нам свое видео с песней „Гадкий". Могу с уверенностью сказать, что эти несколько минут с Майклом были самыми важными для Джанет.
ДЖАНЕТ. Майкл начал плакать а середине показа: так ему понравилось, „Джанет,— сказал он.— Я так горжусь тобой. Это хит. И это только начало для тебя, - добавил он.— Ты еще не достигла пика. Ты еще не забралась на вершину своей горы".
Глава 22. ПО РОВНОЙ ДОРОГЕ
Майклу понадобились семь с половиной месяцев, чтобы записать альбом „Плохой", -- в два с лишним раза больше, чем на „Триллер". Было затрачено свыше двух миллионов долларов.
Но наконец работа над альбомом закончилась, и я смогла его послушать. „Плохой" мне не понравился. Впрочем, две вещи мне значительными показались сразу. „Ты заставляешь меня почувствовать” и особенно баллада “Человек в зеркале". В балладе мне нравилась мысль: „Если ты хочешь, чтобы мир стал лучше, взгляни на себя и изменись".
Но мне было тяжело слушать такие жестокие песни, как „Грязная Дайана", „Демон скорости" и „Ловкий преступник". „Грязную Дайану" с ее гитарным визгом я считала неудачей альбома.
Возможно, в моем разочаровании виновата была я сама. Подсознательно я ожидала услышать нечто похожее на „Триллер", хотя должна была бы уже понять, что Майкл - один из тех артистов, которые не любят повторяться, которые постоянно открывают новые горизонты. Поняв это, я „открыла" для себя альбом „Плохой".
К тому времени, когда «Плохой», имевший самый большой за всю историю «Си-Би-Эс Рекордз» предварительный заказ (два с половиной миллиона экземпляров), попал в магазины пластинок, Майкл уже получил хорошие вести.
Песня «Я просто не могу прекратить любить тебя» стала хитом номер один в списке современной музыки для взрослых, номер четыре – в поп-списке и номер шесть – в списке ритм’энд’блюз.
Но в итоге „Плохой не установил нового рекорда по продаже. К лету 1984 года было продано двадцать миллионов экземпляров (примерно в два раза меньше, чем „Триллера"). Тем не менее это была, несомненно, внушительная цифра, которая позволила „Плохому" занять третье место в мире но количеству проданных экземпляров. Звуковая дорожка „Лихорадка субботней ночи" при двадцати пяти миллионах проданных экземпляров осталась на втором месте
И все же „Плохой" вошел в историю звукозаписи. До его выхода ни один альбом сольного исполнителя или группы не давал больше трех песен-хитов номер один. „Плохой" дал пять. Двадцать шестого марта 1988 года „Человек в зеркале" стал четвертой песней альбома, возглавившей список „Биллборда", „Грязная Дайана" второго июля стала пятой,
Заканчивая турне, Майкл выступил двадцать седьмого июня 1989 года на спортивной арене Лос-Анджелеса. К этому времени он установил рекорд но кассовому сбору сто двадцать пять миллионов долларов. За семнадцать месяцев на его концертах побывало почти четыре миллиона зрителей. Его маршрут 1988 — 1989 годов включил пятьдесят четыре выступления на аренах в Соединенных Штатах, сорок одно выступление на стадионах Великобритании и Европы, девять дополнительных концертов в Японии
Я была рада увидеть Майкла здоровым и отдохнувшим, несмотря на то что к тому времени он гастролировал уже почти год Он принял мудрое решение - выступать не более трех раз в неделю. Такой темп не только позволял ему оставаться бодрым, по и помогал сохранять горло. В ноябре, в середине выступлений в Лос-Анджелесе, начались неприятности с горлом. Распухшие голосовые связки вынудили Майкла отложить выступления. Только в январе он смог дать пять концертов
Хорошему здоровью Майкла помогала, я полагаю, диета. Перед его отъездом на гастроли доктор настоял, чтобы он перешел на высокопротеиновую диету, включающую рыбу, для поддержания жизненного тонуса. Майкл согласился неохотно.
Еще до того, как Майкл стал вегетарианцем (в конце семидесятых годов), я огорчалась отсутствием у него интереса к еде. Когда вся семья отправлялась полакомиться горячими сливочными помадками, он был единственным, кто отказывался. «Я не голоден», - говорил он. Ну какой же ребенок отказывается от горячей ванильной помадки? Мне стыдно признаться, но иногда Латойа и я съедали по две в день.
После того как Майкл последовал примеру Джермена н решил отказаться от мяса, еда стала интересовать его еще менее Он нанял повара на полный рабочий, день, но я не знаю зачем. Обычно он съедал очень мало. „Если бы мне не нужно было есть, чтобы жить, я бы никогда не ел", сказал он мне как-то раз.
Один раз в неделю Майкл постился. „Я очищаю свое тело, это полезно для здоровья”, — объяснил он. Но, вместо того чтобы отдыхать в этот день, сохраняя энергию, он танцевал нон-стоп но менее двух часов на своем переносном танцевальном полу.
В наших спорах по поводу диеты за Майклом всегда было последнее слово.
— Ты зря расстраиваешься из-за того, что я такой тощий,— говорил он. - Мои доктор сказал, что я в отличной форме.  Перестань расстраиваться из-за меня. Это я должен расстраиваться из-за тебя. Ты из тех, кто набивает свое тело  всей этой вредной ерундой.
Но турне „Bиктори" побороло Майкла: он занемог от истощения и обезвоживания.
Я, конечно, надеялась, что после года полноценного питания (три раза в день) у Майкла появится интерес к пище. Но мои надежды не оправдались Во время первого нашего разговора, после того, как я присоединилась к нему за границей, он сказал, что хотя он и счастлив тем, как проходит турне, но будет рад, когда оно кончится, чтобы снова начать питаться так, как он того хочет. «Я устал заставлять себя есть», сказал он.
Пока я была с ним на гастролях, Майкл оставался самим собой, с характерной для него деловой активностью.
В свободное от выступлений время он много сочинял или занимался делами в своем гостиничном номере. Но нам все же удалось побыть с ним один на один, и эти короткие встречи доставили мне большое удовольствие.
Как-то в свободный день в Вене мы посетили дома Бетховена, Моцарта и Штрауса, исторический ресторан, в котором они собирались. В другой свободный день в Вене мы пошли покупать антиквариат Майкл накупил много разных вещей, но нам пришлось прервать прогулку, так как его узнали. Нас это поразило, поскольку на Майкле был „дуракозащитный" грим: африканский парик, шляпа, накладные усы, фальшивые зубы. Потом мы узнали, что фото Майкла в этом самом гриме были опубликованы в Австралии, фотографом оказался работник из штата Майкла. Надо ли говорить, что Майкл выдал этому человеку бумаги, отпускающие его на все четыре стороны!
Большинство наших встреч проходило в гостиничном люксе Майкла. После представления я присоединялась к нему для позднего ужина, и мы беседовали. Он рассказывал о своих наиболее памятных выступлениях. Среди них концерт девятнадцатого нюня у Берлинской стены. На нем присутствовало шестьдесят пять тысяч западных немцев и неизвестное число восточных берлинцев, которые, с презрением отвергая концерт, устроенный правительством Восточной Германии в качестве контрмеры, рисковали быть арестованными, собираясь с другой стороны стены. Запомнились также концерты двадцать седьмого и двадцать восьмого июня в парижском „Парк де Прино" для ста тридцати тысяч парижан, пять выступлений на лондонском стадионе Уэмбли, рассчитанном на семьдесят две тысячи зрителей (билеты были полностью раскуплены).
Одним из самых приятных моментов для Майкла была встреча с принцем Чарлзом и принцессой Дианой, которые шестнадцатого о июля посетили его концерт на Уэмбли Майкл преподнес членам королевской семьи чек на четыреста пятьдесят тысяч долларов для Фонда принца - свой доход от концерта. Пожертвование предназначалось для переоборудования детской больницы на Орманд-стрит.
Среди других памятных моментов - прием у посла США в Италии Максуэлло Рэбба на вечере в римской резиденции за несколько дней до начала европейского турне Майкла и посещение в Колоне (Германия) парка развлечений. Парк был закрыт на час раньше, чтобы Майкл и члены гастрольной команды могли отдохнуть и развлечься наедине.
Двадцать шестого и двадцать седьмого августа прошли шестой и седьмой концерты на Уэмбли. Стадион был полон во время всех выступлений. Через два дни после последнего выступления на Уэмбли Майкл дал концерт в Раундхэй-парке, в Лидсе. Присутствовало девяносто две тысячи человек. Это был памятный день - Майклу исполнилось тридцать лет. Самолет, курсирующий в небе, тянул за собой полотнище с надписью: „С днем рождения, Майкл!" Во время каждого перерыва группы зрителей начинали петь „Хэппи Бёсдэй". И хотя Майкл не отмечает дня рождения из-за своих религиозных взглядов, он спокойно стоял на сцене, когда вся толпа чествовала его громоподобным исполнением этой песни. Когда они закончили, Майкл тихо сказал: „Спасибо". Я знаю, что демонстрация обожания поклонниками глубоко его тронула.
Затем последовали концерты в Германии, Австрии н Англии, но все они были лишь прелюдией к концерту, которого Майкл по-настоящему ждал: одиннадцатого сентября на ливерпульском ипподроме Эйнтри должно было состояться последнее шоу его европейского турне. Выступить в Ливерпуле Майкл мечтал давно. „Я всегда считал Ливерпуль родиной современной поп-музыки по причине того, что он является родиной несравненных „Битлз", - сказал он представителям прессы.— Я хочу, чтобы мое ливерпульское выступление было данью им".
Через посредничество менеджера Фрэнка Дилео было объявлено, что ливерпульское выступление будет самым последним выступлением Майкла, что он собирается полностью прекратить „живые"- выступления по окончании своего мировою турне. Я не верила, что Майкл никогда больше не будет выступать, но все-таки считала вполне вероятным, что он сделает перерыв в выступлениях, для того чтобы уделить внимание чему-то другому.
Как оказалось, концерт на ипподроме Эйнтри привлек наибольшее за нее мировое турне Майкла количество зрителей - сто тридцать три тысячи человек. Когда я рассматривала с угла сцены перед выходом Maйкла этих людей, я была поражена тем, как много их собралось. К сожалению, этот прекрасный вечер был омрачен беспорядкам, произошедшими на ипподроме и за его пределами.
Нас предупреждал: „Там надо быть осторожными. Многие люди - безработные и очень взвинчены". Действительно, тысячи безбилетников пытались прорваться на концерт и в конце концов сломали временное ограждение, поставленное вокруг ипподрома. Десятки полицейских верхом на лошадях пытались удержать их. Вся сцена напоминала поле боя. Около четырех тысяч человек получили мелкие травмы или упали в обморок в результате толкотни и поисков места в этой немыслимой массе людей, и им пришлось оказывать медицинскую помощь. Разбушевавшаяся толпа даже пыталась проникнуть в осветительную и звуковую кабины. Сотрудники местной службы безопасности решили пригласить своих друзей на эти привилегированные места, которые были зарезервированы для гостей Майкла. Когда кто-то из службы безопасности Майкла попросил их удалиться, сотрудники ливерпульской службы безопасности набросились на него. Пришлось вызывать полицию, они удалили из кабины всех, кроме техников.
Из-за холодной погоды я осталась за сценой, поэтому не видела стычки. Но потасовка сказалась и на мне: из соображений безопасности люди Майкла попросили меня присоединиться к его гостям и покинуть ипподром раньше времени. В результате я не увидела половины концерта.
Майкл узнал о том, что случилось, только после концерта. Как ни был on доволен своим выступлением и оказанным ему приемом, то, что произошло, совершенно расстроило его. Если существует что-нибудь, что Майкл ненавидит, - это насилие.
После окончания европейской части турне Майкл ничего так не хотел как несколько дней тишины и покоя за городом. Осенью ему предстояло турне по Соединенным Штатам.
— Мама, я хочу, чтобы ты поехала со мной,— сказал он.
И хотя к тому времени я отсутствовала дома уже три недели и Джо с волнением ждал моего возвращения, я сказала Майклу, что поеду с ним на день или два. К тому же у меня для этого были веские причины. Мне очень хотелось посетить новый дом Майкла в прекрасной долине Санта-Инез, к северу, от Санта-Барбары. Майкл влюбился в эту часть Калифорнии, когда они с Полом Маккартни в 1982 году снимали там свой видеофильм „Говори, говори, говори". На время съемок Пол и его жена, Линда, сняли огромное поместье, Сикамор Ранч. Ранчо располагалось почти на трех тысячах поросших дубами акрах земли. В марте 1988 года Майкл купил это ранчо.
Застройщик, построивший дом, был, очевидно, близок Майклу по духу. Он нанял три дюжины европейских мастеров, чтобы построить дом точно в соответствии со стандартами Старого Света. В результате получился дом, который из-за своей чудесной деревянной отделки выглядел так, как будто был построен в другом столетии.
Мое нетерпеливое ожидание по дороге на ранчо из Международного аэропорта Лос-Анджелеса усилилось странной просьбой одного из работников ранчо: он просил позвонить на ранчо за несколько минут до нашего прибытия к главным воротам.
— Ну зачем мне нужно объявлять о прибытии в свой собственный дом?— удивлялся Майкл.
Когда ранним вечером мы прибыли, то поняли -- зачем. Под плакатом с надписью: „Добро пожаловать в страну Никогда" („Никогда"  — новое название, данное Майклом ранчо) нас встретили двое возниц в цилиндрах, сидевшие на козлах кареты, в которую были запряжены два клайдсдэйла. Майкл заказал карету несколько месяцев тому назад, и пока он был на гастролях, она прибыла.
Майкл и я  сели в карету и проехали четверть мили до парадной двери. Работники ранчо ожидали нашего прибытия, выстроившись по обе стороны дорожки.
- Добро пожаловать домой, Майкл! — прокричали они.
Так как Майкл после приобретения дома большую часть времени провел на гастролях, он не был знаком со многими работниками. Но мы узнали одну из горничных, Бианку, которая работала в нашем доме в Энсино. Она подбежала к Майклу и обняла его.
Вечером Майкл провел меня по дому, а на следующее утро мы проехали на машине по ранчо и осмотрели его. Мы объехали вокруг озера в пять акров, подъехали к сараю, где жили ламы Лола и Лук. Затем мы остановились у дома для гостей и дома для игр. Майкл показал место, где намеревался построить, кинотеатр, маленький зоопарк и игровую площадку для своих племянниц, племянников и других юных гостей.
Затем мы направились осматривать территорию ранчо. Мы проезжали по холмам и ложбинам. В одном особенно живописном месте мы остановились, чтобы полюбоваться красотой природы.
Трудно было поверить, что всего несколько дней назад Майкл выступал перед тысячами орущих фанов за полмира отсюда. Стояло тихое утро, и во всей округе - только мы вдвоем.
Я взглянула на Майкла: он выглядел умиротворенным и довольным репным и довольным, мысли его были где-то далеко…
Я тоже почувствовала удовлетворенность. Приятно было сознавать, что теперь, когда Майкл приближается к поворотному моменту в своей карьере, у него есть чудесный дом, ранчо, где он может расслабиться, подышать свежим воздухом, спокойно обдумать свое будущее.